Дженнифер Рардин - Двум смертям не бывать

— НЕТ! — ударил Голос, больше похожий на гром. — СМОТРИ!

Да я же и смотрю! — чуть не сорвалось с языка… с того, что заменяло сейчас язык. И это тоже была ложь — все мое внимание было направлено внутрь. И вот теперь я поглядела наружу. Семь золотых нитей поднимались ко мне из разных концов земли, и я, сосредоточившись, поняла, что могу сказать, кого касается нить, просто по ее дрожи. Нет, это не дрожь — скорее это песня. Альберта и Эви я определила сразу же. Был здесь и Дэйв — его нить, при первом моем путешествии вне тела казавшаяся размытой желтой полосой, тоже присутствовала. Свой мотив был у Вайля, у Бергмана и у Кассандры. Но сосредоточилась я на седьмой, которая означала Коула. Эту поющую струну я взяла руками — бесплотными руками — и полетела по ней вниз, наслаждаясь скоростью и думая, не так ли ощущается санный спуск.

Я остановилась, едва не налетев на Коула — скорее, едва не пролетев его насквозь. Он стоял, тяжело опираясь на дорожный знак, пытался поймать такси. Но никто не хотел останавливаться ради человека, которого наверняка только что ограбили и денег на такси у него нет.

— Коул, — сказала я тихо, прямо ему в ухо. — Не волнуйся. Вайль сейчас приедет.

Он дернулся, резко развернулся, на лице его читались облегчение и радость, тут же сменившиеся недоумением и разочарованием.

— Нет ее здесь, кретин! — выругал он сам себя. — Она сидит на бомбе, на которой должен был сидеть ты.

Так, значит, я невидима. Почему бы это? Дэйв меня видел.

Отпустив нить Коула, я взялась за ту, что вела к Вайлю. Она привела меня прямо в фургон, который он пытался запустить — и не получалось. Я села на пассажирское сиденье. Вайль повернул ключ, притопил педаль газа. Сквозь рев стартера слышались его тихие слова:

— Кретин, кретин, проклятый дурак!

Он с размаху стукнул руками по рулю, так что колонка затряслась.

— Господи, Вайль, чего это ты? Этак Коул вообще сойдет с ума и выскочит под автобус, пока ты будешь решать, заливать двигатель или ломать руль. — Он уставился на меня, разинув рот, улыбнулся своей опасной улыбкой, схватил меня за плечо — наверное, хотел притянуть к себе в объятия, но пальцы прошли насквозь. Отчаяние у него на лице могло бы в других обстоятельствах показаться забавным. — Э-гм… извини, что не предупредила, я тут не совсем во плоти. Но я не знала, видишь ли ты меня. Он медленно покачал головой:

— Невероятно.

— Судя по голосу, на тебя произвело впечатление. А выражение лица у тебя такое бывает, когда я совершаю идиотские ошибки.

Он сделал жест типа: ну, собственно, так и есть.

— Как ты собираешься воссоединиться с телом? Если оно не взорвется входе событий, конечно.

— Думала просто в него впрыгнуть.

— Ты с ума сошла?

Теперь, когда для злости Вайля появился реальный — ну, в определенной степени — объект, машина завелась без проблем. А вопрос, который он мне задал, как раз был тем, которого я больше всего боялась. Но оказалось, что плевать мне на этот страх — так я разозлилась.

— Знаешь что? Очень вероятно. Я пошла прямиком в западню настолько очевидную, что ее бы шерстистый носорог обошел. Пошла, потому что это моя работа. Да, психом надо быть, чтобы оставить большую часть своей сути сидеть на бомбе. Но у меня в должностные обязанности входит спасать гражданских, а не подставлять. Да, психом надо быть — торчать там и ждать, чтобы мою душу сожрала чума. Можно было бы подумать, что хватит с меня одной смерти, но мне, получается, сколько ни дай, все мало! Так что давай согласимся: да, у меня шариков не хватает, — и будем что-то делать.

Вайль дернул головой — это означало кивок — и спросил:

— Так где Коул?

— В последний раз я его видела в двух кварталах к западу отсюда.

— Ты его… видела? Ты пошла к нему первому?

— У него нос сломан! — ощетинилась я. — И вообще, знаешь что? Почему я должна оправдываться? Может, я тебя на пару сотен лет моложе, и все-таки я совершеннолетняя! И если я хочу проявить беспокойство о своем друге, то именно это я и буду делать!

Я чуть не топнула ногой, но такой слишком школьный поступок противоречил бы духу заявления.

Вайль вывел фургон на улицу, что-то бормоча. Я расслышала слова: «Еще много чего будет сломано».

Черт меня побери! Если есть хоть какой-то способ, испортить отношения, я его обязательно найду.

Мне представилась картинка: Купидон сидит в занюханном баре, пьяный и расстроенный, и плачет бармену в жилетку: «Нет, эта Жасмин Паркс меня в гроб вгонит! Можешь себе представить, что она сделала? Кинула этого бессмертного жеребца ради поцелуйчиков с ветреным сопляком, изображающим частного детектива! Почему? Да дура она потому что! Нет, блин, вот так и подмывает выкинуть лук и взять базуку!»

— Вайль…

— Да?

— Я… прости меня. Я не хотела тебя обидеть.

Он не повернул головы — смотрел прямо перед собой таким взглядом, что мне стало страшно за ветровое стекло.

— Ты никогда не хочешь.

А тем временем — обратно на ранчо , думала я, вплывая в дом Бергмана и оставив Вайля с Коулом снаружи разбираться с параноидальной дверью. Да, кажется, не надо было нам так надолго предоставлять наших ковбоев самим себе. Бергман ощетинился, как разозленный землевладелец, Кассандра излучала гнев и ярость, как припертый к стене бандит, и в воздухе повисло предчувствие доброй старой драки в баре — и плевать, что здешний бар за всю свою добропорядочную жизнь нормального стакана виски не видел. Кассандра вот-вот была готова протащить Бергмана по всей барной стойке, круша и разбрасывая пробирки, бутылки с химикатами и пакеты испорченной крови. Я подплыла к ней — подслушать, что она бурчит себе под нос:

— Психованный, самодовольный, самовлюбленный, психованный расист! — Она покосилась на Бергмана, сама не заметив, что «психованным» назвала его дважды, и я с ней на девяносто восемь процентов согласилась. Насчет расизма — его я никогда не наблюдала, но готова была отвесить Бергману здорового пенделя, как только вернутся ноги, — если это окажется правдой. Потом только до меня дошло, что речь идет вовсе не о цвете кожи. — Думает, что магия — это для фанатичек, страхолюдин и лесбиянок, да? Ох, как бы мне хотелось…

Она не договорила, прищурилась задумчиво, будто с удовольствием наблюдая проходящий перед глазами процесс возмездия. Потом вдруг посмотрела вверх и забормотала ворчливо:

— Ты что, совсем озверел? Казалось бы, тысячи лет искупления хватит для одной женщины? Но не-ет, тебе нужно меня еще помучить, засунув в банду самодовольных идиотов!

Тысяча лет? У меня просто мозги зашкалило, как у обдолбанного торчка. Только и могла сказать про себя: Ну ни фига себе! Вот это возраст… круто!