Дженнифер Рардин - Двум смертям не бывать

Испания окрасила бронзой его кожу, добавила ему акцента. Но по манерам он был типичный американский военный.

— Я мертва?

Он склонил голову набок, будто оценивая новобранца.

— Это еще предстоит выяснить.

Я подошла к окну, сбитая с толку и несколько угнетенная, не сомневаясь, что переведена в какое-то промежуточное хранилище Вечности. Подо мной сиял огнями Город Греха, сверкал, как тиара царицы пустыни. Жаль только, камни в тиаре фальшивые.

— Есть, наверное, люди, которые хотели бы провести вечность за игрой, поглядывая на стриптизерок на сцене, — сказала я, отвернулась от окна и плюхнулась на диван, от прикосновения которого все косточки в моем не-теле застонали от наслаждения. — Черт побери, я бы и сама от пары недель такого режима не отказалась.

Рауль сел на такой же диван, стоящий под углом в сорок пять градусов к моему. Вдруг до меня дошло, что именно так я расставила мебель в «Бриллиантовых номерах» и в доме Бергмана. Ага, и в том давнем-давнем месте, где уничтожил мою жизнь Айдин.

— Я здесь бывала? — спросила я.

Он кивнул.

— А Дэвид? Он тоже здесь был?

— В некотором смысле.

— А!

— Тебе не полагается помнить.

— Хм…

— Ты себя нормально чувствуешь?

— А должна?

Он улыбнулся:

— Наверное, нет.

— Ладно, так зачем я здесь?

Он удивился, будто я должна была знать.

— Ты же герой.

До меня начало доходить.

— Послушай, это же не я там спасла мир. Это сделала Кассандра.

— Хоть эта поговорка очень затрепана, но все равно верна. Один в поле не воин.

— Чего конкретно ты хочешь?

Он посмотрел на меня так, будто хотел попросить не строить из себя дуру. Очень неприятно видеть такой взгляд, когда ты и в самом деле тормозишь. Но собеседник, к моему удивлению, ответил:

— Ты сейчас в Ставке, солдат. Отсюда либо в строй, либо в отставку. Выбирать, конечно, тебе, но нам бы хотелось, чтобы ты продолжала службу.

Я кивнула в сторону окна:

— Странное место для Ставки.

— Стараемся держаться ближе к фронту.

— Тогда вам надо было быть в Майами.

— Там битва выиграна.

— А война — нет?

— Вы же не победили Раптора.

— А когда мы победим, я могу считать свою службу законченной?

— Если захочешь. Но он хитрая бестия. Поймать его будет ох как непросто. — Рауль поджал губы, покачал головой. — Впрочем, я отклонился от темы. Ты должна сделать выбор.

Я кивнула. Значит, время двигаться дальше, в ту или в другую сторону. Я могу уйти в отставку. Слово «отдых» повисло в воздухе, как зеленое бархатное вечернее платье. Но я видела, что сделала отставка с Альбертом, и нет причин полагать, что я ею буду более довольна. И еще: уйди я в отставку, Эви придется возиться с въедливым и сварливым стариком в одиночку. Я никогда не увижу ее новорожденную дочь. Никогда не услышу, что случилось с Дэвидом, а это, я думаю, не менее интересно, чем мои приключения. Бергман и Кассандра друг друга поубивают. Коул станет старым желчным ворчуном. А Вайль… Вайль будет бродить по земле один, тоскуя по своим сыновьям. Тоскуя по мне.

Я посмотрела в глаза Рауля:

— В строй.

— Отлично.

Он кивнул мне — и таинственный ветер поднялся в комнате, сшибая лампы, разбивая вазы, заставляя меня крепко закрыть глаза.

Когда я открыла их снова, лицо Коула было рядом с моим, теплое дыхание еще грело мне рот, пальцы прижимали шею. Он почувствовал, что кровь снова потекла по моим жилам, — и расплылся в улыбке торжества.

— Она с нами, — сказал он, оглянувшись через плечо.

Кассандра и Бергман обнялись и показали мне большой палец. Вайль склонился надо мной, улыбка растянула его лицо до новых пределов, и вид у него от этого был счастливый и страдающий одновременно.

— Жасмин, как я счастлив, что ты здесь!

Я минуту подумала и кивнула:

— Я тоже.

Но что-то меня беспокоило. Что-то помимо боли не позволяло…

Я оглядела весь подвал, насколько могла, если учесть, что двигалась у меня только голова. Ага, вот. Возле стены. Босцовски. Все о нем забыли, кроме меня.

Он посмотрел мне в глаза. Чтобы прочитать мысли, мечущиеся в его поврежденном разуме, никакая телепатия не требовалась. Он отличный юрист и блестящий оратор, и если не проколется, выйдет из воды сухим. А что? Политики выпутываться умеют. И народ его любит, как ни крути. Черт его побери, он может даже сделать вампиризм национальной модой!

Что самое противное — я могла себе представить ситуацию, когда эти фантазии станут реальностью. Я посмотрела на Вайля, потом перевела взгляд на сенатора, чтобы Вайль понял.

Доделай дело.

Он встал, подошел к Босцовски, взял его за шиворот и подтащил ко мне, остановившись совсем рядом. Сенатор висел у него в руке как тучный семиклассник, который без помощи и одного раза отжаться не может.

— Коул, пистолет Жасмин у тебя? — спросил Вайль.

Коул сунул руку за пояс и вытащил «Скорбь».

— Сними с предохранителя и нажми волшебную кнопку, — сказал Вайль.

Коул привел оружие в готовность, и мы с Вайлем обменялись долгим взглядом. Все меньше и меньше нужны нам были слова в ключевые моменты. Вайль предпочел бы сам ликвидировать Босцовски, зная, что мне это было бы неприятно. Но еще он знал, что мне нужно это сделать самой. Сухой остаток: сенатор предал свой народ. И будет справедливо, если его жизнь оборвет человек из этого народа. Коул вложил мне в руку оружие, переключенное в режим арбалета. Вайль приподнял Босцовски еще на дюйм, чтобы мне легче было целиться.

— Жас, не надо! — лихорадочно заговорил сенатор. — Ты же не хочешь этого делать!

— На самом-то деле хочу, — возразила я, подняла пистолет и выстрелила. Тело Босцовски растаяло, подобно клубу дыма от залитого водой пламени. Вайль отряхнул руки и взял у меня «Скорбь». Я закрыла глаза.

— Лучше? — спросил он.

— Ага, — вздохнула я.

Вот теперь можно отдохнуть.

165 см. Примеч. ред.

54,4 кг. Примеч. ред.

небоскреб в Кливленде, Огайо. — Примеч. пер.

Поговорка «чистоплотность сродни праведности» впервые встречается в проповеди Дж. Уэсли, основателя методистской церкви.

по Фаренгейту, около 14º по Цельсию. — Примеч. ред.