Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища

Обстановка в Белмонте почти не менялась. Генерал еще не вернулся, а тетя Ребекка с Гертрудой все так же сражались из-за Дейнджерфилда. Этот джентльмен многого в жизни добился благодаря простому умению ждать, и его ничуть не смущало, что такое препятствие, как каприз молодой леди, не даст ему осуществить свои планы немедленно. Когда Дейнджерфилд что-нибудь задумывал, он не отступался от своего из-за безделицы.

Наконец тетя Бекки и мисс Гертруда пришли к перемирию; согласно выработанным условиям, вопрос, от которого зависело блаженство или крушение Дейнджерфилда, предстояло решить не ранее, чем вернется генерал; влюбленный пастушок ответствовал тетушке Ребекке на это известие искусной и галантной речью, в которой изъявил абсолютную готовность повиноваться; с низким поклоном и мрачной улыбкой он приложился к ее изящным, унизанным кольцами пальцам — тетя Бекки приняла все это весьма милостиво.

Безусловно, Дейнджерфилд прекрасно понимал положение вещей; он был не из тех, кто живет в мире грез, факты являлись для него хлебом насущным. Он знал, сколько ему стукнуло лет и месяцев и как сказались прожитые годы на его внешней привлекательности. С точностью, граничащей с цинизмом, он взвесил условия, на каких мог бы (если судьба окажется благосклонной) заполучить в жены и удержать при себе мисс Чэттесуорт. Однако же он не оставлял своих намерений, поскольку Гертруда Чэттесуорт как нельзя лучше ему подходила; он знал: буде венчание свершится, он утвердит свое господство с легкостью; прав, данных законом, для этого будет достаточно.

Дейнджерфилд не имел ничего общего с Петруччо {112} , не собирался также сделать орудием своей власти любовь. Он привык действовать иначе. Он владел искусством, не прибегая ни к угрозам, ни к уговорам, добиваться от подчиненных полной и безграничной покорности; рано или поздно все они начинали бояться его, как ребенок боится привидений. Ему не приходилось опасаться за мир в своем доме.

Гертруда тем временем повеселела и почти что пришла в себя; у тети Ребекки были собственные соображения по поводу того, кому дарит свои симпатии молодая леди и что она скрывает от окружающих.

Тетя Ребекка явилась в Вязы повидаться с Лилиас Уолсингем и села рядом с ней на диван.

— Лили, детка, да тебя просто не узнать. Я пришлю тебе капель. Тебе нужно позаботиться о своем здоровье. Жаль, что я не захватила с собой доктора Тула.

— Вот и хорошо, что не захватили, тетя Бекки; я прекрасно справлюсь сама. Я уже целых три дня сижу дома.

— Не выходи пока, дорогая, восточный ветер тебе вреден. Хорошо? А знаешь, дорогая, я, кажется, догадываюсь, отчего Гертруда отказывается от такой прекрасной партии, как мистер Дейнджерфилд.

— О, в самом деле? — заинтересовалась Лили.

— От тебя ведь не укрылось, что у нее есть тайна? — спросила тетя Ребекка.

— Могу вам сказать только, дорогая тетя Бекки, что со мной Гертруда не делилась.

— Так вот, послушай, душечка. — Тетя Бекки тронула веером руку Лили. — Это верно, как то, что ты здесь сидишь: Гертруда к кому-то неравнодушна, и, думаю, я скоро узнаю, кто он. Ну как, догадываешься, дорогая? — Тетя Бекки сделала паузу; она улыбалась и, как отметила про себя Лили, была слегка бледна.

— Нет, — ответила Лили, — нет, правда, понятия не имею.

— А если я скажу, что это один из наших офицеров (у меня есть причины так думать)? Теперь догадываешься? — Тетя Бекки глядела прямо на нее, прижимая к губам веер.

Настал черед Лили побледнеть, а потом вспыхнуть так, что она почувствовала жар в ушах и опустила взгляд на ковер. Однако же у нее было время прийти в себя; как я уже сказал, тетя Бекки, слегка бледная, смотрела прямо на нее и терпеливо ожидала, каков окажется итог ее предполагаемых размышлений. Лилиас поняла, что речь идет не о Деврё (на это ей хватило мгновения), и быстро взяла себя в руки.

— Офицер? Нет, тетя Бекки; конечно, есть капитан Клафф — он всегда присоединяется к вам, когда вы с Гертрудой отправляетесь вниз по реке послушать оркестр, — и лейтенант Паддок, который поступает точно так же, но, знаете…

— Ну хорошо, дорогая, всему свое время. Гертруда очень скрытна и горда к тому же, но скоро я все узнаю. Мне известно точно, дорогая, что недавно вечером на луг под окно приходил какой-то офицер и спел строфу из французской песни; он был с гитарой и в плаще. Я могла бы назвать его имя…

— Назовите; пожалуйста, назовите, — изнывая от любопытства, взмолилась Лили.

— Да, но… не сейчас, дорогая. — Тетя Бекки опустила взгляд. — Это… на это есть причины; могу только сказать, что началось все в тот самый день, когда она отказала мистеру Мервину. Впрочем, я и забыла, что тебе и об этом ничего не известно… но, как бы то ни было, ты не проговоришься.

Тетя Бекки поцеловала Лилиас в щеку и назвала ее «моя мудрая маленькая Лили».

— Дорогая, он появляется с тех пор регулярно и до самого последнего времени почти не прятался; удивляюсь только, как его не заметили все вокруг. Лили, дорогая, — энергично продолжила тетя Ребекка, поднимаясь с дивана (что-то за стеклянной дверью в сад привлекло ее внимание), — твои чудесные розы все утопают в грязи. О чем только думает Хоган? А прямо у двери коробка с гвоздями! Да будь он у меня на службе, я бы этими самыми гвоздями прибила к стене его уши.

И тетя Ребекка принялась зорко высматривать сквозь стекло, где обретается проштрафившийся садовник; к счастью, тот не появился. И тетушка Бекки обратилась к иным предметам, а в скором времени вспомнила о своем славном учебном заведении на Мартинз-роу; она посмотрела на часы, в крайней спешке откланялась и удалилась, сопровождаемая Домиником в ливрее и двумя собачонками; Лилиас же осталась наедине со своими грустными мыслями.

Время потихоньку шло, и настал тот день, когда Стерку предстояло выплатить арендную плату или считаться с последствиями, весьма тяжкими. Предыдущий день он провел в Дублине. Все его финансовые усилия свелись к тягостной и бесплодной суете. Ему приходилось обращаться с просьбами к людям, которых он ненавидел, и выслушивать отказы, притворяться, что верит лживым отговоркам, изображать беззаботность, меж тем как каждая очередная неудача оглушала его, как удар дубиной по голове; непринужденно удаляясь с вымученной улыбкой на устах, он чувствовал, что близок к безумию. Когда дорогой, шедшей через низину, Стерк возвращался в Чейплизод, было уже темно; упавший духом, измученный, он хмуро созерцал ровную темную ленту дороги, а минуя печально знаменитую Конуру, желал одного: чтобы на него напал грабитель; это оправдало бы его полное безденежье, и ни один кредитор в мире не отказал бы при таких обстоятельствах в небольшой отсрочке; доктор — ей-богу! — согласен был даже, чтобы при этом прострелили его несчастную, больную голову. Однако разбойники, как и банкиры, словно чуяли, что тут им не светит ни гинеи, и не оказали ему даже этой ничтожной услуги.