Владимир Колышкин - Атолл

Она говорила, а он слушал. Нет - внимал ей. И благоговел, рассматривая её. Аккуратные черты лица Джулии показались Джону Кейну самим совершенством. Изящные брови над зелеными глазами, точеный носик, мягкие губы, слегка подкрашенные помадой, длинная стройная шея и хрупкие плечи. Он не мог понять, каким надо быть негодяем, чтобы бить и унижать это божественное создание.

Они встретились на вечеринке. Один шапочный знакомый пригласил Джона на парти, где собрался культурный истеблишмент. Он соблазнил Джона тем, что там, возможно, будет некий редактор, весьма благосклонный к молодым писателям. У него, дескать, есть хорошие связи. "Покажешь ему свой роман, может, он заинтересуется".

Благосклонного редактора на вечеринке не оказалось. Джон шатался в одиночестве от одной группы болтающих людей к другой. Его шатания по залу были поистине символом нашего времени - одиночество в толпе. От нечего делать он прислушивался к разговорам, стараясь уяснить, что сейчас людей волнует больше всего. Это могло пригодиться для будущих романов.

Один скособоченный тип, похожий на креветку, высказывал непоколебимые взгляды на ту высокую культурную миссию, которую Соединенные Штаты выполняют по отношению ко всему человечеству.

Стоя за спиной другой компании, он подслушал интересную мысль о том, что "...Реальность нуждается в изъянах, она не существует без них, как дорожное полотно - без трещин".

Говорил человек средних лет, с невыразительной внешностью. Одет был не броско, ни богато, ни бедно. Но все его слушали с почтением, держа плоские бокалы с мартини на уровне пупка.

Джон спросил стоящего рядом молодого человека, кто это? И получил ответ свистящим шепотом с восторженным придыханием:

- Это Гамильтон Дуглас Хоук! Восходящая звезда. За свой первый роман он получил большой приз от Национального фонда искусств. Для первой книги - ошеломительный успех. Великолепные отзывы, кругленькие тиражи в твердой и мягкой обложке, членство в Литературной гильдии, короче, все на свете.

Джон подумал, что вот таким он и представлял себе тип удачливого романиста. Не павлина с ирокезом или в эпатирующего крикуна. А вот такого тихого, скромного, невзрачного, но ухитрившегося, пока другие дерутся на подиуме, незаметно прошмыгнуть на Олимп.

Они разговорились с молодым человеком. Миловидный, приятный в обращении парень примерно одних лет с Джоном, в белой рубахе с расстегнутым воротом, темных свободных брюках, на шее - галстук с ослабленным узлом. Познакомились. Он назвался Мэтью Бэрком. Мэтт сказал, что пишет стихи. В ответ Джон признался, что пишет прозу.

- Ну и как, удачно? Печатают?

- Было дело. В "Нэшнл джиогрэфик".

- О! - с уважением сказал парень. - Что-то специфическое?

- Вроде того... Про золотоискателей.

- А-а, понимаю, авантюрное - суровые бородатые мужики с кольтами 45-го калибра.

- Вроде того...

Джон подумал, что говорит слишком однообразно. Парень может принять его за идиота.

Мэтт тормознул пробегавшего мимо официанта и ограбил его на пару рюмок виски. Они выпили. У Мэтью глаза сошлись в кучку, он открыл рот, и Джон понял, что тот сейчас прочтет свои стихи.

- Ты, случайно, не встречал в этой тусне мистера Гросбахера - редактора издательства "Глория мунди"? - спросил Джон, чтобы сбить с толку поэта.

- А зачем тебе этот Sauerkraut?

- Кто?

- Это по-немецки. Означает "кислая капуста". Этот редактор - немец, его все так зовут. К тому же педик.

Джон сказал, что посоветовал шапочный знакомый. Мэтт ответил, что шапочный знакомый его должник и поэтому подыскивает и посылает к хозяину таких доверчивых олухов, как Джон. Кейн хотел обидеться, но Мэтт оказался таким человеком, на которого обижаться было невозможно.

- Забудь ты этого педрилу, - сказал Мэтт, - я тебя лучше познакомлю с отличной девушкой. Если она, конечно, не ушла... Пойду её поищу, ты постой здесь...

Мэтью исчез в толпе. Перед ужином вращение общества усилилось, и Джон улавливал лишь обрывки разговоров.

Мимо прошли два пожилых господина во фраках. Предсмертные пигментные пятна покрывали их лысые черепа. Один из них сказал: "Секрет вечной жизни состоит в том, чтобы понять, зачем тебе нужна вечная жизнь..."

"В Америке и свинья может стремиться к бессмертию", - ответил другой фрачный господин.

Всеми брошенный, Джон собрался было уходить, когда из людского прибоя вынырнул Мэтью, ведя за руку сногсшибательную красотку.

- Вот, познакомься, - сказал поэт, - это Джулия Мэйберри.

Ужин проходил вполне светски. Употреблялись хорошие вина, креветки, сыры и салаты.

- Вы не возражаете, если я за вами немного поухаживаю? - обратился он к Джулии с проникновенной вежливостью, - или, быть может, вы феминистка...

- Нет, - ответила девушка, ослепительно улыбаясь, - я люблю, когда за мной ухаживают.

- Что бы вы хотели выпить?

- Она предпочитает "Дом Периньон", - влез Мэтт.

Джулия пронзила его острым взглядом, но подтвердила, что да, выпила бы "Периньона", но здесь, кажется, его не подадут.

Мэтт обещал достать и устремился за официантом, несшим поднос с бокалами. Сам-то Мэтью, было видно, предпочитал кое-что покрепче.

За неимением "Периньона" они выпили какое попалось, довольно приличное вино. Джон положил себе поджаренные ломтики ростбифа, Джулия взяла розовые с кровью. За ужином Джулия несла много очаровательной чепухи. И все сожалела, что до сих пор не может встретить свой идеал - красивого, умного, самостоятельного мужчину, с кем можно было бы связать свою жизнь. Джон, словно умудренный жизнью старик, ответил, что молодость слишком требовательна к жизни. А реальность всегда грубее идеала... И Джон высказал свою точку зрения на реальность... Реальность, сказал он, нуждается в изъянах, она не существует без них, как дорожное полотно - без трещин.

- Очень образно, - ответила Джулия. - Сразу видно, что вы писатель.

- Начинающий, - скромно ответил Джон.

Все великие дела начинаются с первого шага, сказал, кажется, Конфуций, - выказала свои познания Джулия и шагнула еще ближе к Джону.

- Здесь пойла, ухрюкаться можно в зюзю, а вот "Периньона" нет, - сказал Мэтт, когда вернулся.

С собой он принес бутылку "Гленливета", сказал, что это его любимый сорт виски. К концу вечера он изрядно назюзюкался, и, когда они втроем шли по темной улице, и нигде не было такси, Джон с ним изрядно намучался. Мэтт болтал всякую чушь, через несколько слов к месту, а чаще не к месту вставляя в свою речь русские выражения типа - mezhdu prochim, chudesno. Наверное, поэт считал это высшим шиком светского разговора. Это было тем забавнее, что в руке он нес бутылку вина, которую увел с вечеринки. Он нес эту бутылку довольно долго, надеясь, наверное, допить где-нибудь, а может, завтра опохмелиться. Потом, видя, как Джулия все больше прилипает к Джону, впал в депрессию и, широко размахнувшись, грохнул эту бутылку о кирпичный брандмауэр ближайшего дома.