Георгий Старков - Тихий холм

На похоронах людей было мало, на удивление мало. Горстка её родственников, я да Шерил. Она была ещё слишком маленькой, чтобы понимать, что произошло, и я ей завидовал. Я стоял с дочерью на руках у свежезасыпанной могилы, читая идеально выгравированное имя: «ДЖОАННА МЕЙСОН» и не смел поднять глаза, боясь встретиться взглядом с матерью Джоанны. Она винила в случившемся меня и проклинала себя за то, что доверила дочь такому человеку, как я. Поэтому я старательно прятал взгляд, разглядывая носки собственных ботинок. Я боялся. Я боялся, что она захочет отнять у меня Шерил, которая стала для меня проблеском света в полной темноте. Тогда бы я точно сошёл с ума...

Но она этого не сделала. Два года после смерти Джоанны я не мог ничего писать, да и не хотел. Поэтому я полностью посвящал время Шерил, стараясь хотя бы частично заменить для неё ту, которая ушла слишком рано. На третьем году средства, заработанные на первых романах, начали исчерпываться, но к тому времени я уже достаточно восстановился, чтобы снова взяться за перо. Было, конечно, тяжёло, но я пересиливал себя, заставляя нажимать на клавишу «Ундервуда»... ещё разок... и ещё. Итогом моих продолжительных мучений стало «Солнце» - не бог весть какой сильный роман про отвергнутую любовь, но он пополнил наш пошатнувшийся бюджет. Приступая к новому произведению, я с удивлением обнаружил, что вид чистого листа снова начинает приносить мне былое удовольствие. Шерил через год пошла в первый класс – хотя ей было только шесть, психологи сочли, что она уже достаточно развита для посещения школы. Я сидел и писал в квартире, Шерил приносила из школы свежий аромат жизни и хорошие отметки. Старину Джонсона сменил Никсон, обожающий светиться на экранах. Жизнь, можно сказать, налаживалась, насколько она вообще могла наладиться.

... но всё кончилось, когда мы поехали в Тихий Холм.

Туман всё не хотел рассеиваться. У меня больше не было времени поглядывать на Шерил – теперь меня заботила только дорога, смутно маячащая за стеклом. Видимость стала почти нулевой, но даже в таких условиях я с тревогой увидел валяющийся на обочине мотоцикл, выкрашенный в сине-белый цвет. Я вспомнил об обогнавшей меня женщине в униформе копа. Не случилось ли чего?.. Но я не видел на корпусе мотоцикла вмятин или повреждений. Нет, это было не крушение. Мотоцикл просто оставили в страшной спешке, успев лишь наспех оттащить его на обочину. Я нахмурился и проследил в зеркале заднего вида, как мотоцикл постепенно исчезает в тумане. Что она увидела, коль решилась так вот бросить транспорт и рвануть неизвестно куда?.. Это мне очень не понравилось.

Когда я вновь перевёл взгляд на дорогу, оторвав глаза от мотоцикла, было уже поздно. В трёх-четырёх метрах впереди прямо на разделительной полосе я увидел девушку. Никогда не забуду, как она подняла худые руки к лицу, прикрываясь от света фар и налетающей на неё полуторатонной громадины. Руки были обрамлены белой манжетой рубашки, но на оголённом запястье виднелись застарелые красные рубцы. Я, кажется, закричал – точно в этом не уверен, но знаю, что вывернул руль вправо, одновременно со всей силы нажав на педаль тормоза.

Раздался ужасный скрежет – последнее, что я помню отчётливо. Машину развернуло на асфальте, сдирая резину с покрышек. Меня бросило вперёд – прямо на руль. Должно быть, ремень смягчил удар, иначе я бы точно раскроил себе череп. Последовала ослепительная вспышка, окунавшая всё вокруг в сплошной молочно-белый туман, и я потерял сознание.

Когда я очнулся, вокруг было уже светло. И не просто светло – сам воздух, казалось, тоже отсвечивал переливающимся белым сиянием. Я, правда, не был в состоянии оценить эту красоту. Жутко болела голова - ровнехонько там, где я соприкоснулся лбом с рулём. Я замотал головой, чтобы отогнать пульсирующую боль, и тут же пожалел об этом – при малейшем движении голова гудела так, будто туда налили пять литров керосина. Я застонал, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, мечтая снова утонуть в спасительном небытии. Стекло левой дверцы было разбито – я чувствовал на щеке свежее дуновение ветерка, колышущее волосы, и ещё какое-то странное, но очень приятное ощущение – словно чьи-то нежные прохладные пальчики касались кожи, массируя и поглаживая. Я мог бы сидеть долго в этой нирване, но вдруг мозг насквозь прорезала красная молния: «Шерил...»

Это стало сигналом. Я разом вспомнил всё, что произошло: брошенный мотоцикл, седые поляны, худые, вскинутые вверх руки, прикрывающие лицо... И заключительный удар, отправивший меня в нокаут. А Шерил...

Я открыл глаза и лихорадочно повернулся вправо. Ужас, охвативший меня, был настолько острым, что сначала я даже УВИДЕЛ свою девочку – она была здесь, скрючилась у залитого кровью бардачка, и половина её лица была утоплена в лобовое стекло. До безумия реально. Меня мог хватить удар, но этого не случилось – и секунду спустя я увидел, что на самом деле никого на пассажирском кресле нет. Сиденье было пусто. На том месте, где сидела Шерил, осталась почти незаметная вмятина на ткани чехла, и всё. Нигде не было следов крови. Дверца со стороны пассажирского сиденья была открыта.

Я едва не засмеялся от радости и облегчения. С ней всё в порядке. Шерил после аварии увидела, что я без сознания, и выбралась из салона.

Я высвободился из пут ремня, который впился в тело, и кое-как вышел наружу. Головная боль не проходила. Меня временами шатало – небо и земля перед глазами менялись местами. Но я был счастлив, что легко отделался, ведь всё могло окончиться гораздо хуже... Брр.

Над Тихим Холмом шёл снег. Я почему-то с удовлетворением отметил про себя: «Так и знал, что это произойдёт». Снежинки таяли, чуть касаясь асфальта, и становились засыхающими каплями воды. Капот машины уже покрылся тонким шероховатым слоем снега; лет десять назад я любил выводить пальцем на таких «листах» своё имя. Сейчас у меня особого желания сделать это не возникло. Я огляделся, но не увидел ничего, кроме смутных теней фонарных столбов, низвергающейся армии снежинок и... тумана. Туман тоже был здесь, он не ушёл. Призрачный белый мир, вздрагивающий при каждом вздохе. Днём пелена выглядела не так зловеще, как ночью, но приятного всё равно было мало.

Где Шерил? Я огляделся, но поблизости никого не было. Вряд ли она ушла далеко, хотя... Кто знает, сколько я пролежал в отключке. Внезапно я понял, что рано радовался.

- Шерил...

Голос заглох в тумане, не пролетев и пяти шагов.

- Шерил! – хрипло возопил я.

Тишина. Странная тишина... Ни звука машин, ни человеческого голоса, ничего. Будто я не в городе, а в центре пустыни. Только убаюкивающее нашёптывание осеннего ветра над самым ухом. Какое странное место... Я сбросил оцепенение и закричал снова: