Челси Ярбро - Дорога затмения

— Я удивлен, — сказал Сен-Жермен. — Думаю, ваши края посещает достаточно чужеземцев.

Пускать пыль в глаза свойственно для Востока, и он это знал. А потому хотел дать понять велеречивому священнослужителю, что сделанный их учителем выбор ему нисколько не льстит.

— Вы не простой человек, Ши Же-Мэн, — твердо заявил настоятель. — И как личность, и как чужеземец. В большинстве своем посещающие нас чужеземцы невежественны и оказывают на окружающее столь же незначительное влияние, что и осенний листок на течение горной реки.

Сен-Жермен насторожился. Что имеет в виду этот монах?

— Мы все лишь пылинки, гонимые ветром. Только в редчайших случаях нам удается на что-то влиять.

— Это и есть такой случай, — сухо кивнул Сньин Шез-раб. — Учитель пожелал вас увидеть, тут нечего обсуждать. Запоминайте все, что он скажет, ибо слова его драгоценны. Мы их записываем и рассылаем по родственным нашему монастырям. — Он огладил свое одеяние. — Придержите вопросы, готовые сорваться с вашего языка. Учитель сам, если пожелает, скажет, почему он выбрал именно вас. А мне не дано это знать.

— Ладно, — пробормотал Сен-Жермен. — Когда меня примут? И как мне себя там держать?

Настоятель отвел взгляд.

— Во-первых, молчите, пока вам не разрешат говорить. А во-вторых, когда вам будет позволено удалиться, немедленно покиньте его и запритесь в своей комнате, чтобы осмыслить все сказанное. — Он взмахнул рукой, показывая, что чужак может встать. — В конце коридора находится дверь. Входите без церемоний. Сгий Жел-ри знает, что вы идете к нему. — Лицо монаха замкнулось, он полуприкрыл глаза в знак окончания разговора.

Выходя из кельи, Сен-Жермен иронически усмехнулся. Театральность происходящего забавляла его. Вне сомнений, монахам, обитающим в этой глуши, вздумалось предпринять кое-какие шаги, призванные внести оживление в их сонную жизнь. Кто, как не странствующие инородцы, способны разнести по всему свету весть о таинственном мудреце из далекого края? Вот и разыгрываются спектакли — перед усталыми путниками, мало что понимающими в обычаях горной страны, а потому легко принимающими на веру все, что им тут скажут или покажут. Дойдя до искомой двери, он поднял руку, чтобы в нее постучать, затем передернул плечами. Простаку сказано, что его ожидают, — значит, простак может войти.

К его удивлению, в комнате было темно. Если тут и имелись окна, то, очевидно, прикрытые ставнями, не пропускавшими ни лучика наружного света. Три масляные плошки горели за узорчатой ширмой, но в остальном объеме довольно просторного помещения господствовал полумрак.

— Это ты, инородец? — Чистый и тонкий, как у женщины, голос исходил из-за ширмы. Сен-Жермен, вздрогнув от неожиданности, решил, что глубоко почитаемый местной монашеской братией праведник, скорее всего, евнух.

— Я.

— Ты движешься издалека, — изрек незримый учитель, — побеждая не только пространство, но и время.

Верное заключение, но оно отнюдь не свидетельствовало об особенной проницательности мудреца, ибо любой путешественник, забравшийся в здешнюю глухомань, отвечал заявленным меркам.

Учитель заговорил снова:

— Как тебе удалось выскользнуть из колеса, Ши Же-Мэн? Ты ведь живешь, не умирая?

На мгновение Сен-Жермен утратил дар речи.

— Я… я не понимаю.

— Пустое, — учитель перешел на китайский. — Ты прекрасно понимаешь меня. Ты осторожен, что, несомненно, свидетельствует о твоем здравомыслии, но сейчас тебе нечего опасаться. Оставим сказки о демонах, терзающих людей по ночам, невежественной толпе.

Мелодичный голосок завораживал. Сен-Жермен встряхнулся и нарочито резко спросил:

— Каковы ваши намерения?

Сгий Жел-ри, похоже, не обратил на дерзость внимания.

— У тебя есть чему поучиться. Я хочу, чтобы ты провел какое-то время у нас. Идти на какие-то лишения тебе не придется. Твое ложе будет согрето, а землю, на которой ты отдыхаешь, никто не подменит другой. — Учитель умолк, словно бы ожидая ответа, но Сен-Жермен молчал.

— В наших краях, — продолжил мудрец-невидимка, — издревле верят в волшебников и колдунов, но, присмотревшись к тебе, я понял, что твоя сила не в волшебстве. Главное, что в тебе следует почитать, это самоотверженность, с которой ты переносишь страдания, стремясь к пока не очень-то ведомой тебе цели. Ты ведь постоянно находишься в поиске, разве не так?

— Да, — пробормотал Сен-Жермен. — Можно сказать и так. Впрочем, жизнь каждого в какой-то степени поиск.

Учитель, похоже, пропустил сказанное мимо ушей, голос его обрел твердость.

— Ты еще долго не обретешь желаемого покоя. От цели, к которой ты ощупью пробираешься, тебя отделяют века и нескончаемая череда испытаний. Но я уверен, что ты их пройдешь, ибо в тебе очень развито гармоническое начало.

— Гармоническое начало? — иронически усмехнулся Сен-Жермен. — Нет, это уже чересчур. Я не заглядываю так далеко и не заношусь столь высоко, о достойный.

— И все-таки ты бескорыстно стремишься к высокому в людских отношениях.

— Не совсем бескорыстно, — возразил Сен-Жермен. — Если вы прозреваете мою сущность, то должны также знать, в чем я нуждаюсь и как это происходит.

Нет, это все-таки полный бред — стоять в темноте и препираться с невидимым оппонентом. Возможно, он и впрямь сходит с ума! Сен-Жермен прижал ладони к вискам.

— Твои потребности не мешают твоим порывам, они, напротив, лишь обостряют страсть. Ты ведь умеешь внушать страх и мог бы с легкостью получать свое, но любой вид насилия тебе ненавистен.

— Стал ненавистен, — уточнил Сен-Жермен. — Правда, довольно давно. Когда я кое-что понял.

— Но люди в своем большинстве тем не менее ненавидят подобных тебе, и это твоя самая горькая боль, не так ли?

Сен-Жермен промолчал. Откровенничать ему не хотелось, да и возможно ли откровенничать с тем, кто видит тебя насквозь?

— Нет, не вижу, — с живостью возразил таинственный собеседник. — Но очень хотел бы. Не позволишь ли мне взглянуть на тебя?

Что это? Фарс? Розыгрыш? Или игра в кошки-мышки? Сен-Жермен нахмурился.

— Это не розыгрыш, но тебя никто не неволит, — лукаво сказал тонкий голос. — Ты можешь уйти.

Совершенно обескураженный, Сен-Жермен передернул плечами, потом подошел к ширме и заглянул за нее.

— Этого быть не может! — вырвалось у него.

Учитель, сидевший на возвышении, звонко расхохотался и захлопал в ладоши. Его одеяние было расшито золотом, а лоб охватывала корона, под которой задорно блестели живые, лучащиеся любопытством глаза. Глаза девятилетнего мальчика, каковым он, собственно, и являлся.

Доклад, представленный в военное министерство Кай-Фенга администрацией города Ти-Юен.

Канун года Тигра, пятнадцатого года шестьдесят пятого цикла.