Стивен Кинг - Исход (Том 2)

— Это беф-строганов, — сообщила она, с улыбкой поворачиваясь к Гарольду. — Правда, сильная импровизация. Консервированное мясо — не тот рекомендуемый ингредиент, который используют при приготовлении этого блюда в лучших ресторанах, но… — Надин пожала плечами, как бы желая подчеркнуть те ограничения и неудобства, в которых все они вынуждены жить.

— Очень мило с твоей стороны, что ты взялась приготовить ужин.

— Пустяки. — Она снова бросила на него тревожащий, все понимающий взгляд и стала в нему вполоборота, шелковая ткань ее блузки плотно облегала левую грудь, красиво обрисовав контур. Горячая волна захлестнула Гарольда, он молил только об одном — чтобы у него не было эрекции. Он подозревал, что для его силы воли эта задача будет непомерной.

— Мы станем добрыми друзьями, — сказала Надин.

— Мы… станем?

— Да. — Она отвернулась к плите, закрывая таким образом вопрос и оставляя Гарольда блуждать в дебрях загадок.

После этого весь их разговор состоял из сплошных тривиальностей… в основном пересуды Свободной Зоны. А таковых набралось уже достаточно. Где-то в середине ужина Гарольд еще раз попытался спросить, что же привело ее сюда, но Надин только улыбнулась и покачала головой:

— Мне нравится видеть, как мужчина ест.

На секунду Гарольду показалось, что Надин говорит о ком-то другом, но затем он понял, что она имеет в виду его. И он стал есть, он съел три порции беф-строганов, и по его мнению, консервированное мясо нисколько не портило вкус блюда. Казалось, их разговор иссяк сам собой, позволяя Гарольду успокоить льва, притаившегося в животе, и предоставляя ему возможность смотреть на сидящую перед ним женщину. «Удивительная?» — думал он. Она была красива. Зрелая и прекрасная. Ее волосы, которые она собрала назад в изысканный конский хвост, чтобы удобно было готовить, были перевиты снежно-белыми прядями, а не седыми, как показалось ему вначале. Ее глаза были пронзительны и темны, а когда их взгляды встречались, у Гарольда начинала кружиться голова. Звук ее низкого, уверенного голоса действовал на Гарольда одновременно неуютно и почти мучительно приятно.

Когда они закончили ужинать, Гарольд встал, но она спросила:

— Кофе или чай?

— Я могу и сам…

— Можешь, но не хочешь. Кофе, чай… или я? — Она улыбнулась, но не улыбкой человека, произнесшего двусмысленность («рискованный разговор», как сказала бы его дорогая мамочка, неодобрительно поджимая губы), а медленной улыбкой, такой же сладкой, как шапка сливок на вершине фруктового десерта. И снова этот пронизывающий насквозь взгляд.

В голове у него помутилось, и Гарольд ответил с безумной небрежностью:

— Последние два. — И едва сдержал взрыв глуповатого юношеского смеха.

— Что ж, начнем с чая на двоих, — ответила Надин, направляясь к плите. Кровь горячей струей ударила Гарольду в голову, несомненно превращая его лицо в нечто, напоминающее по цвету свеклу. «Ах ты Мистер Учтивость! — бешено ругал он себя. — Ты интерпретировал невинную фразу, словно последний дурак, каковым и являешься, и, скорее всего, испортил прекрасную возможность. Так тебе и надо!»

Когда она поставила чайник на стол, краска, заливавшая лицо Гарольда, отхлынула, он уже взял себя в руки. Юношеское веселье внезапно перешло в отчаяние, и он почувствовал (уже в который раз), что его тело и разум превратились в неуправляемую машину эмоций. Это ему не нравилось, но он был бессилен выбыть из гонки. «Если бы она заинтересовалась мной, — подумал он (одному Богу известно, как такое могло бы случиться, — мрачно добавил он) — я развернул бы перед ней всю мощь своего интеллекта». Что ж, он делал подобное и раньше и предполагал, что может жить с сознанием того, что сделает это' снова.

Женщина улыбнулась и взглянула на него такими невинными глазами, что всю его уверенность в равенстве между ними как рукой сняло.

— Могу я чем-нибудь помочь тебе? — спросил он. Это прозвучало как неуклюжая двусмысленность, но он должен был хоть что-то сказать, потому что была же какая-то цель в ее визите сюда. Губы Гарольда дрогнули в виноватой улыбке.

— Да, — произнесла она и решительно отставила чашку в сторону. — Да, можешь. Возможно, мы сумеем помочь друг другу. Пойдем в гостиную?

— Конечно. — Руки его дрожали, и, когда он поставил чашку, вставая, немного чая разлилось на стол. Идя за ней в гостиную, он заметил, как плотно ее слаксы облегают ягодицы. Гарольд сглотнул — вернее, попытался. Казалось, в горле у него застрял огромный ком.

В гостиной царил полумрак, слабый свет просачивался сквозь опущенные жалюзи. Время шло уже к семи часам, снаружи сгущались вечерние сумерки. Гарольд подошел к окну, чтобы поднять жалюзи и впустить в комнату побольше света, когда женщина опустила руку ему на плечо. Он повернулся к ней, во рту у него пересохло.

— Нет. Пусть они будут опущены, мне так больше нравится. Это создает интим.

— Интим, — прохрипел Гарольд голосом состарившегося попугая.

— Я могу сделать это, — сказала она и легко скользнула в его объятия.

Ее тело плотно прижалось к нему, в жизни Гарольда впервые происходило нечто подобное, он был обескуражен. Он чувствовал нежное прикосновение ее груди сквозь ткань его рубашки и шелк ее блузки. Ее живот, твердый, но столь волнующе прижавшийся к нему и, несомненно, ощущающий его возбуждение. От нее исходил аромат, возможно духов, а может быть, это был ее собственный запах, чарующий и завораживающий. Его руки нашли ее волосы и затерялись в них.

Поцелуй кончился, но она не отстранилась. Ее тело нежным пламенем обжигало его. Она была дюйма на три ниже, ее лицо было поднято к нему. Сквозь туман он подумал, что это самая поразительная ирония в его жизни: когда любовь — или ее достойная замена — нашла его, выходило так, будто он стал героем любовной истории из какого-то пошловатого дамского журнала. Авторы таких рассказов, как однажды написал он в анонимном письме в «Редбук», были одним из аргументов в пользу ужесточения евгеники. Но теперь ее лицо было обращено к нему, полураскрытые губы влажны, глаза искристы и почти… почти… да, почти звезды. Единственная деталь, которая абсолютно не соответствовала представлениям этих писак о жизни, была его затвердевшая плоть, что и было поистине изумительно.

— Сейчас, — сказала она. — На кушетке.

Кое-как они добрались до кушетки, тела их переплелись, волосы Надин разметались по плечам; ее аромат заполнил все пространство. Его руки гладили ее грудь, и она не возражала ; она выгибалась, поворачивая свое тело так, чтобы его рукам было удобнее. Он не ласкал ее; в своем безумном желании он лишь хотел овладеть ею, как добычей.

— Ты девственник, — сказала Надин. И это был не вопрос… как хорошо, что не нужно лгать. Гарольд кивнул. — Тогда мы сделаем сначала это. Но в следующий раз это будет медленнее. И лучше.