Олег Северный - 2012. Танго для Кали

Антон никогда бы не поверил, что этот обрюзгший мужик с одутловатым нечистым лицом его ровесник, если бы Гоша не сказал это сам. Выглядел он на все пятьдесят. Всю дорогу он пытался балагурить и изображал из себя этакого простеца и рубаху-парня, но жёсткий прищур его холодных глаз сбивал всю картину — в искренность его натужного веселья Антон не верил. К тому же этот болван попытался рассказывать про Кенигсберг! Это ему. Чёрному, который прожил в Калининграде уже несколько лет, полюбил этот город и постарался разузнать о нём всё. Плоские байки о затопленных подземельях с прикованными к сундукам немцами вызывали брезгливую ухмылку. Впрочем, его дело было восстановить систему в срок и за хорошую сумму. Всё остальное Антона не волновало. Пусть врёт, лапша на ушах не виснет. Чёрный чувствовал себя игроком в «Мафию» — он знает, кто он и в чём состоит его игра, он знает ставки. Он знает, что остальные тоже в игре и что они не знают об этом. Это вызывало лёгкую неловкость. Не самая приятная это игра.

Во второй раз за этот долгий день Чёрный оказался в своём дворе. Джой гавкнул пару раз для приличия, но, видя хозяина, посчитал, что всё в порядке, и скрылся в своей будке. Оттепель продолжалась. С ветвей деревьев капала вода, дорожки в снегу размякли, и уже невозможно было определить, сколько человек ходило по ним поутру.

Гоша и Люминос взялись разгружать и заносить в коридор батареи. Антон пошёл по дому, окидывая знакомый антураж новым взглядом, как будто видел его впервые. При входе в зал гостей встречала белая маска, взирая пустыми глазницами с чёрной панели. Как много было для Чёрного в этом символе! Маска — это тайна, это игра и блеск карнавала, это независимость незнакомца. Маски окружали его всегда. В спальне на белоснежных шторах, драпирующих большое зеркало, расположилась пара венецианских. Такая же некогда была у Татьяны — узкая, изящная, из чёрного бархата с бахромой, почти скрывавшей лицо. Она исчезла во время истории со Снежным Волком. Висела в большой комнате над торшером и однажды перестала висеть. Все последующие годы эта пропажа занозой сидела в памяти Антона. Кто её мог забрать? Зачем? Или же — почему?

Его мысли свернули на новую колею. А ведь у Night были все подобающие знаки Кали: необычное детство, множество историй с треугольниками, к тому же она занималась фехтованием. Даже Снежный Волк обманулся, приняв её за избранную. Эх, не нужно было ей принимать сторону стоявших за ним Сил. Кали не может быть ни на чьей стороне, она — равновесие. Это он понимает теперь.

А вот Матрёне маска как раз помогла. Маски окружали её на улицах, окружали в метро: обычные медицинские маски, которые носил народ во время пандемии свиного гриппа. Возможно, именно маска как один из знаков Кали привела к тому, что она начала вспоминать разговор с Брюсом. Кали помогла! Антон улыбнулся этой мысли. Да ведь и эпидемия как-то резко пошла на спад и незаметно иссякла, как только здоровье Чёрного пошло на поправку.

Он прошёлся по залу, оглядел его. Прямо над входной дверью висит каббалистическая монограмма. Он купил её когда-то давно в маленькой оккультной лавочке в старой Варшаве. Главный элемент — треугольник. Да у него весь дом в знаках Кали! А он и не замечал, всё собиралось как-то само собой.

Сзади загремел железом сантехник, ввалился в зал прямо в верхней одежде и с тяжёлым ящиком с инструментами. Грохнул ящик посередь помещения на ковёр. А, ковру уже всё равно, его уже ничто не испортит. В зале всё ещё держалось тепло, чувствовался слабый аромат сгоревших свечей. Гоша встал столбом и принялся вертеть головой, озирая диковинный интерьер. На всех стенах висели мечи, щиты и доспехи. На знамени возле камина раскинул крылья зелёный грифон. Картина должна была производить сильное впечатление на неподготовленного человека.

Антон бегло окинул взглядом зал, отыскивая следы ритуала. Подушки возвращены на диван — умница Матрёна, не забыла. Шкуры он убрал сам. Камин ещё тёплый, но это ничего не значит, кроме того, что он обогревал дом. Разве что чугунное блюдце на каминной полке могло вызвать подозрение, но неискушённый взгляд мог вполне посчитать его за такую оригинальную пепельницу — почему бы нет, на фоне столь экзотического интерьера? Остатки шлака от сгоревшего сердца выброшены в камин, их невозможно различить среди пепла и кучки золы.

Наконец сантехник очухался и обратился к трубам. Он прошёл по всему дому, определяя объём работ. Среди разрухи уцелела лишь одна батарея из всех, та, что была в библиотеке. Все прочие подлежали замене. Кроме батарей, были разорваны сами трубы и отопления, и основного водопровода. А вот трубы они с собой не привезли. Значит, нечего было и думать приняться за ремонт немедленно. Гоша с важным видом записывал что-то в небольшой блокнот. Антон ходил за ним по пятам, в то время как Люминос устроился в кресле и предавался отдыху после тяжких трудов — всё же он далеко не грузчик.

Когда обход и опись повреждений были завершены, Антон прямо спросил, когда он может рассчитывать обрести действующее водоснабжение. Гоша помялся, бросил на него косой взгляд и буркнул, что берётся сделать до Нового года. Но начинать работу сегодня он не мог — кроме труб, не хватало ещё кучи прилагающихся мелочей: переходников, кранов, вентилей. Он огласил весь список, пообещал завтра же озаботиться приобретением, и на этом ремонтная экспедиция завершилась.

Ни назавтра, ни послезавтра сантехник так и не появился. Антон нервничал, злился, волновался за Матрёну, отношения которой с родителями пошли вразнос, но ничего поделать не мог. Становилось ясно, что Новый год придётся встречать в городе. Люминос пообещал составить им с Татьяной компанию, чтобы им не скучать в одиночестве. Он хотел хотя бы этим поддержать друга в трудный момент.

После возвращения Матрёны в доме воцарилась атмосфера холодной войны. Мать даже не стала устраивать ей скандала, она просто буркнула: «Нагулялась?» — и, поджав губы, удалилась на кухню. Отец был разговорчивее, завидев дочь, он оторвался от телевизора и произнёс прочувствованную речь о том, что если Матрёна позволяет себе относиться к родителям так, как будто их не существует, если ей наплевать на их переживания и здоровье, то, видимо, они допустили ошибки в её воспитании, и теперь им остаётся только смириться с тем, что дочь выросла такой равнодушной и чёрствой. У Матрёны не было сил на объяснения, она просто прошла к себе и упала на кровать рядом с плюшевой Нюшей. Она почти спала, когда Антон постучал в аську и огорошил её рассказом о Татьяне и батареях. Сон пропал, связь с Седым отняла последние силы, и девушка лежала на кровати и бессмысленно смотрела в потолок. Она не могла даже плакать.