Скарлетт Томас - Наваждение Люмаса

Конечно, у этой идеи есть очевидные слабые места, о которых как раз и говорила Хизер. Например: что, если сознание может существовать только в органических формах жизни? Но, с другой стороны, что такое органическая форма жизни? Машины способны к самовоспроизводству, они сделаны из угля и, как и мы, нуждаются в топливе.

— Если, конечно, сознание не состоит из материи, — заметил Адам.

— Ну да, такое тоже возможно, — откликнулась я. — Но я все-таки иногда думаю: если компьютер прочитает все-все книги, какие есть на земле, не начнет ли он в конце концов понимать человеческую речь?

— Хм-м…

Некоторое время мы шли молча.

— Холодно, — сказал Адам.

— Да, я тоже ужасно замерзла!

Мы двигались в сторону центра, но вокруг стояла почти полная тишина. Было уже за полночь, и, когда мы приблизились к собору, до нас донеслись слабые звуки — где-то в отдалении пофыркивали грузовики и слышался стук и шлепанье разгружаемых у дверей магазинов товаров — наутро все эти блузки, бутерброды, коробки с салатами, кофе и газеты появятся, словно по волшебству, на прилавках.

— Мы знакомы? — вдруг спросил Адам.

Я немного опешила:

— В каком смысле?

— Ну, мне показалось, что я тебя знаю, когда увидел сегодня днем.

Я глубоко вдохнула: полные легкие холодного воздуха.

— Мне тоже так показалось.

— Но я тебя не знаю, я уверен.

— Ну… — Я пожала плечами. — Может, мы когда-нибудь виделись, но потом забыли об этом.

— Я бы не забыл. Если бы увидел тебя, уже бы никогда этого не забыл.

— Адам… — начала я.

— Не говори ничего, — перебил меня он. — Лучше посмотри.

Мы проходили мимо ворот собора. Если остановиться и взглянуть туда, куда показывал Адам, можно увидеть, как сверху на тебя смотрит высеченный из камня Иисус.

— Потрясающе, — сказала я, не успев даже подумать. — Даже если не верить во все остальное, Иисус — удивительный человек.

Сказав это, я рассмеялась:

— Сморозила глупость, извини! Ясно ведь, что так считает каждый.

— Да нет, далеко не каждый, — сказал Адам.

— Слушай, — сказала я, вдруг вспомнив, что совсем недавно стояла на том же самом месте, только смотрела не на Иисуса над головой, а на ворота собора. — А ты что-нибудь знаешь о святой воде?

— Странный вопрос.

— Ну да, наверное.

Мы пошли дальше и свернули на мощеную улочку, которая ведет прямо к моему дому. Я подумала, что, возможно, сейчас мы отправимся ко мне и Адам останется у меня на ночь — пожалуй, я бы не прочь. Вот только вместо обычного возбуждения меня охватило совсем другое чувство — похожее возникло у меня днем, когда я взглянула на экран своего монитора и увидела, сколько на нем пыли. Я грязная и в настоящий момент занята тем, что придумываю, как бы отсюда сбежать. Но как ни крути, а мы двигались в сторону моего дома.

— Что именно тебя интересует?

— Ну, много чего… В основном, где ее можно раздобыть.

— Раздобыть? — В темноте я не могла разглядеть выражения лица Адама, но поняла, что он нахмурился. — Ты католичка?

— Нет, я вообще неверующая. Моя мама верила в инопланетян.

— А…

— Да. А почему ты спросил?

— Святая вода есть только у католиков. Ее можно найти в любой католической церкви.

— А в соборе нет?

— Нет, не думаю.

— Но я точно видела там купели. Я еще до Хизер хотела туда зайти, но было уже закрыто.

— Да, купели там есть, но они пустые. Англиканская церковь уже несколько сотен лет не пользуется святой водой.

— А-а… А в католической церкви достать святую воду можно только днем?

— Да нет, не обязательно. Ты… — Он сделал паузу. — Ты хочешь достать ее прямо сейчас?

— Можно и сейчас… Ну да. Не знаю.

— А для чего, если не секрет?

— Наверное, лучше тебе этого не знать. Боюсь, ты не одобришь. Ты когда-нибудь слышал о физике Георгии Гамове?

— Нет. Пока ты будешь мне о нем рассказывать, не возражаешь, если мы свернем в сторону? Я покажу тебе, где можно достать святой воды.

— Правда?

— Да, у меня есть ключи от церкви Святого Томаса. Вот сюда.

Мы пошли через автостоянку и по небольшому проходу между домами выбрались на улицу Бергейт. Здесь, в ряду окруженных зеленью жилых зданий, сразу за автомобильным кругом и церковью Святого Августина, стоял дом Берлема. Интересно, как он теперь выглядит. Я представила себе заколоченные двери и окна, но потом подумала, что это несусветная глупость: в наши дни дома уже никто не заколачивает. Возможно, Берлем его продал. А может, он сейчас там. Однажды, в прошлом году, я уже приходила сюда и стучала в дверь, но мне никто не ответил. Мы с Адамом свернули налево и прошли мимо магазина комиксов: целая витрина супергероев и злодеев, хороших парней и плохих. Я постаралась выкинуть из головы Берлема и, вместо того чтобы думать о нем, рассказала Адаму про Георгия Гамова. Про то, как однажды, еще маленьким мальчиком, Гамов не стал глотать причастную облатку, которую ему дали в церкви, а положил ее под микроскоп — посмотреть, чем она отличается от обычного хлеба. Я объяснила Адаму, что святая вода нужна мне примерно для того же — я хочу поставить эксперимент, который едва ли имеет отношение к духу католицизма. И вот мы подошли к церкви.

— Я не обижусь, если теперь ты меня туда не впустишь.

— Да нет, мне нравится твоя идея с экспериментом. Да и вообще, какая разница, для чего тебе эта вода.

За дверями церкви было темно и пахло ладаном и холодным камнем. Входить внутрь мы не стали — оказалось, что купель со святой водой находится прямо возле входа. Я заметила, что Адам перекрестился перед иконой Богоматери. А я тем временем достала свою бутылочку.

— Наверняка ты не должен позволять мне это делать, — сказала я.

— Это ведь всего лишь вода. Нет никаких правил, в которых говорилось бы, что нельзя уносить ее с собой. К тому же, как я уже сказал, мне больше нет до всего этого никакого дела.

И все же он не стал смотреть на то, как я окунаю бутылочку в купель. Вместо этого он встал позади меня и стал перебирать церковные листовки и просматривать номера «Католик геральд». На стене висел плакат со словами «Усыпальница св. Иуды». Адам поднял руку и дотронулся до него. Скорее всего, он не заметил, что я за ним наблюдаю. Я отвернулась.

— Можно спросить, откуда у тебя эти ключи? — спросила я, когда мы вышли на улицу.

— Я — священник, — отвел он. — Точнее, бывший священник. Можно, я к тебе зайду?

Для того, кто видит мою кухню впервые, это темное, зловонное и гнетущее место, пропахшее чесноком и табачным дымом. Вдобавок ко всему на каминной полке у меня лежит проклятая книга: тоненький томик в выцветшей обложке, который вполне можно и не заметить, если ты — не я.

— Извини, — сказала я Адаму, когда мы вошли.

Я сама не слишком понимала, за что именно извиняюсь. За толстый слой серой пыли на пороге? За сломанные подлокотники дивана? За прожженный в нескольких местах стол? Отставший в нескольких местах линолеум? Когда я здесь одна, я ничего этого не замечаю. Хорошо бы открыть окно, но и без того слишком холодно. Еще я хотела, как обычно, включить все газовые горелки, но удержалась.