Скарлетт Томас - Наваждение Люмаса

Я думаю о послании Аполлона Сминфея — о том его кусочке, который не сразу вспомнила.

«Вы можете перепрыгивать из одного разума в другой в физическом мире (но только при условии, что этот человек в настоящий момент уязвим и доступен миру всеобщего разума)».

В каком смысле уязвим? Не понимаю. Я остаюсь в сознании Эстер, но дисплей по-прежнему у меня перед глазами. Стоит картинке мелькнуть хоть на мгновение, и я немедленно переметнусь к Молли.

— Хей, — говорю я Молли.

— Хей, — отвечает она.

— Философию что, отменили?

— Да ну ее.

Я подхожу к своей кровати и сажусь на нее. Эх, так хотелось спокойно подумать об Изобел. И вот пожалуйста — теперь тут сидит эта дура Молли и пыхтит. Красится. Я смотрю, как она накладывает розовые румяна и черную тушь. А теперь — снова черный карандаш вокруг глаз, все больше и больше, как будто бы она собралась поступить в труппу мимов, которые в свободное время поклоняются дьяволу.

— Куда-то идешь? — спрашиваю я.

— Ага.

— Куда?

— Далеко.

— Молли.

— Чего? Сегодня пятница, я не собираюсь сидеть в этой вонючей дыре.

— Но…

— Ты только меня прикрой, Эстер, ладно?

— Ладно. — Я пожимаю плечами. — Прикрою.

В конце концов, чем быстрее она свалит, тем быстрее я останусь одна. Если, конечно, и Максин тоже не припрется. Не знаю, куда она направлялась. Шла вроде бы в сторону раздевалок — но ведь она не занимается спортом. Надо было попросить ее захватить ингалятор. Я вздыхаю. Здесь, конечно, можно получить хорошее образование, но никакого личного пространства. Ну, хотя бы на будущий год у меня наконец-то будет собственная комната. У меня уже и в этом году должна быть своя комната или, в крайнем случае, комната с одной-единственной соседкой. Но в школе «кризис свободного пространства» и мыши в старом крыле шестого корпуса. Так что вот вам, пожалуйста, — как будто снова в одиннадцатом классе.

— Хей, Молл?

— А?

— А с кем ты идешь?

Может, с Максин? Хотя Максин в последнее время со всеми ведет себя как-то странно. Но все равно есть надежда, что сегодня вся наша комната разбредется и меня оставят наконец в покое. Представляю: сижу здесь совершенно одна — и вдруг входит мисс Гудбоди и… нет, я бы не смогла называть ее мисс Гудбоди, если бы собиралась ее поцеловать. О, Изобел… Черт, как же глупо звучит.

— Ни с кем. Поеду в город, а там пошатаюсь с Хью.

И вот тут-то это происходит: дисплей мигает. Я прыгаю. Получилось…

«У вас есть одна возможность».

У вас… Я страшно хочу Хью. Кто-то сказал на днях, что он один из самых опасных парней во всем Хитчине. Прекрасно. А я, возможно, самая опасная девчонка. Он-то, понятно, видит не это. Он видит что? Девочку из элитной школы, у которой есть все, чего у него никогда не было. Подростка, неразумное дитя. Но что-то ведь он должен во мне видеть, иначе зачем бы ему проводить со мной целую ночь в прошлую субботу?

Но на мои звонки он с тех пор не отвечает. И на записки — тоже. Значит, буду снова ночь напролет скитаться в одиночку из паба в бар, из бара в клуб и притворяться, будто занята чем-то поинтереснее, чем поисками Хью. Вот только чем же? Я взглянула на Эстер. Она в последнее время стала совсем скелетом. Лишний повод не просить ее поехать со мной. Может, она ему как раз больше понравится — натуральная блондинка с огромными сиськами на малюсеньком тельце. Сука. Нет, не буду звать ее с собой. Мне непременно нужно снова быть с Хью. Мне нет дела до его глупых соседей, и до матраса на полу, и до того, что он любит пить водку прямо из бутылки, пока трахает меня. И плевать, что, когда я шептала ему на ухо: «Хью, Хью», он прорычал в ответ какое-то имя, совсем непохожее на мое, и что, когда я крикнула: «Да! Да! Сильнее!» (как в том порнорассказе, который Клер распечатала из интернета в прошлом семестре), он ухмыльнулся и назвал меня потаскушкой. Мне даже не хочется, чтобы он менялся. Если кому и стоит измениться, так это мне.

Или я уже и так сильно изменилась? Как это называется, когда бабочки выбираются из своих коконов? Как бы это ни называлось, это не про меня. Из меня вышла бы ужасная бабочка. Не важно, кем я была до того, как вылупиться, — главное, что теперь я вылупилась и стала кем-то совсем другим. Да и вообще, меня ведь действительно нельзя назвать типичной богатой девочкой-выпендрежницей. Все знают про случай с «оральным сексом на диване» — даже учителя, хотя у них и нет доказательств. Ну да, да, на самом деле ничего не было. Я увидела хрен этого парня, но в рот я его не брала. Ну, понятно ведь… фу! Но мне нравится репутация, которую мне этот случай обеспечил, хотя в классе со мной многие так до сих пор и не разговаривают. Можно, пожалуй, сказать Хью, что меня собираются отчислить за то, что я слишком много занимаюсь сексом. Это должно его впечатлить. Ведь в прошлый раз, когда мы виделись, он мне сказал, что нам не следует больше встречаться, как раз потому, что у него, мол, опыта в этих делах в сто раз больше, чем у меня. «Я такое видел и делал, что у тебя бы челюсть отвисла, детка». Вот как он сказал. Так как тебе это, Хью? Я тоже много занимаюсь сексом. Мы оба испорченные. Оба грустные, одинокие люди, и поэтому мы должны быть вместе. Как в той песне Тома Уэйтса, которую ты мне играл.

Ну да, у него было трагическое прошлое и все такое, но ведь и у меня тоже. Как насчет того, что мой папа умер, когда мне было девять, и тогда я узнала, что моим настоящим отцом был кто-то другой — какой-то мамин коллега? Или это какая-то слишком буржуазная проблема? На такое, наверное, не пойдешь жаловаться в службу социальной защиты, да? Я не видела своего отца — того, который настоящий, — уже больше года. Его никто не видел уже больше года. Еще немного подводки вот сюда. Но мою учебу в школе кто-то загадочным образом продолжает оплачивать. Так что я не могу даже сказать, что он умер. Хотя, может, и скажу. Я бы могла сказать, что у меня было два отца и они оба умерли, так что, возможно, на мне лежит проклятие. Правда, это все равно не так круто, как алкоголизм или торговля наркотиками. Ну, еще я бы могла сказать, что меня бьет мать, но это неправда. Она ударила меня только однажды — когда я сказала, что это хорошо, что папа умер.

Дисплей все это время здесь, и я время от времени посматриваю на картинки, плавающие вокруг. Их здесь пять, но я не знаю, какая мне нужна. Пока Молли думает про Хью, я все рассматриваю и рассматриваю их. Возможно, это первый случай, когда я, оказавшись в чьем-то сознании, чувствую, что меня связывает с этим человеком нечто большее, чем просто то, что вот я здесь и понимаю тебя просто потому, что оказалась у тебя в голове. Молли я понимаю на гораздо более глубоком уровне. Но мне нельзя с ней оставаться, надо понять, куда прыгать дальше.