Даринда Джонс - Первая могила справа

— И ты меня. Я думал, что ты чокнутая.

— А я думала, что ты самовлюбленный сопляк.

— Так оно и было.

— Ага, — согласилась я, подавив грустный смешок.

— Но ты ведь не чокнутая, правда?

Я покачала головой: приятно, когда тебя ценят.

— Если хочешь, могу пустить тебя к нему.

Сердце дало сбой и, казалось, разбухло у меня в груди.

— Но должен тебя предупредить, Чарли, что он не поправится. Его мозг мертв.

На этих словах у меня сердце ушло в пятки и пол уплыл из-под ног. Смерть мозга? Как такое возможно?

— Он в коме с того самого дня, как это случилось, — добавил Нил, встал, обогнул стол и положил руку мне на плечо. — Мне больно тебе об этом говорить, но власти планируют через три дня отказаться от лечения.

— В смысле, отключить его от аппарата? — уточнила я. Меня охватила паника. Я хотела было сглотнуть, но горло пересохло и саднило.

Нил сочувственно поджал губы.

— Мне очень жаль, Шарлотта. Но без родственников, которые могли бы оспорить решение…

— А как же его сестра?

— Сестра? У Фэрроу нет живых родственников. Согласно его досье, у него никогда не было ни братьев, ни сестер.

— Это не так. — Я снова открыла папку и пролистала страницы. — В тот вечер у него была сестра.

— Ты ее видела? — с надеждой спросил Нил.

Ему не меньше, чем мне, хотелось, чтобы Рейес остался в живых.

Убедившись, что о сестре в бумагах нет ни слова, я остановилась и захлопнула папку.

— Нет, — ответила я, стараясь не поддаваться охватившему меня разочарованию. — Мне сказала хозяйка квартиры.

Огорченно вздохнув, Нил опустился на стул возле меня.

— Должно быть, она ошиблась.

Я ехала в тюремную больницу для хроников в Санта-Фе, где держали Рейеса. От обилия информации голова шла кругом, и я старалась уместить каждый из фрагментов в аккуратную папочку, упорядочить все, что узнала. Рейес продолжил обучение и спустя год после вынесения приговора получил диплом по криминологии. Потом, как ни странно, переключился на компьютеры и стал магистром по компьютерным информационным системам. Он занимался самообразованием. Выйдя из тюрьмы, он стал бы полезным членом общества, примерным налогоплательщиком.

И все-таки они собирались его убить. Нил объяснил мне, что единственный способ отменить решение властей — получить судебное постановление, но для него нужна чертовски веская причина. Если бы мне удалось найти сестру Рейеса…

Едва я взяла телефон, чтобы позвонить Куки, как трубка запела мелодию, которую я установила специально на нее, — Do You Think I'm Sexy Рода Стюарта.

Я открыла телефон, и Куки спросила:

— Ну что?

— Он в коме.

— Не может быть.

— Может. И спустя три дня его отключат от аппарата. Кук, что мне делать? — Эмоции, которые я сдерживала в кабинете Нила, грозили вот-вот выйти из-под контроля. Я изо всех сил старалась подавить их с помощью дыхательной техники, которой научилась по своему DVD «Йога-буги».

— Что нам делать? Мистер Госсет тебе объяснил?

— Мне нужно найти сестру Рейеса. Только она может это остановить. Я не сдамся. Буду шантажировать дядю Боба. Вдруг у него получится что-то сделать. — Я не отдам Рейеса без борьбы. Спустя столько лет я наконец нашла его… все это наверняка не просто так.

— Шантаж? Неплохая мысль, — согласилась Куки.

Все вокруг окрасилось в зеленые тона: я въехала на стоянку, напоминавшую английский сад. Перед тем, как повесить трубку, я дала Куки очередное задание. Если верить статье, которую я прочла вчера вечером, Рейес три месяца учился в средней школе Юкка-Хай. Может, его сестра тоже туда ходила. Мне нужны были списки учеников.

Куки принялась за поиски, а я направилась в великолепно оборудованную больницу. Разумеется, она выгодно отличалась от тюремного изолятора. Я догадалась, что в тюрьме нет возможности ухаживать за пациентом в коме и поэтому Рейеса перевезли сюда. Нил позвонил и сообщил надзирателю, приставленному к Рейесу, что я приеду навестить его подопечного.

Я подошла к регистратуре. Надзиратель стоял в углу вестибюля и заигрывал с дежурной медсестрой. Едва ли я могла его осуждать. Сторожить пациента в коме не очень интересно. Флиртовать гораздо веселее.

Когда я приблизилась, он вытянулся в струнку, а медсестра поспешила вернуться к своим делам.

— Мэм, — приветствовал меня он, дотронувшись до невидимой шляпы, — вы, должно быть, мисс Дэвидсон.

— Да. Полагаю, мистер Госсет вам звонил.

— Так точно. Наш пациент тут. — Надзиратель указал на затянутую бледно-голубой занавеской раздвижную стеклянную дверь, перегородившую коридор.

Немного удивившись, что он не попросил меня предъявить документы, я направилась к двери. Ну, большая часть меня. Ноги буквально приклеились к полу. Что меня ждет за дверью? Выглядит ли он так же? Не сильно ли изменился за те десять лет, что прошли с тех пор, как был сделан снимок? За те одиннадцать лет, что я его не видела? Наложила ли на него тюрьма свой отпечаток? Не повеет ли от него холодом, как от всякого, кто немало времени провел за решеткой?

Надзиратель, похоже, догадался о моих сомнениях.

— Все не так плохо, — мягко сказал он. — У него дыхательная трубка. Это, пожалуй, самое жуткое.

— Вы с ним лично знакомы?

— Да, мэм. Я сам попросился сюда. Однажды во время тюремных беспорядков Фэрроу спас мне жизнь. Если бы не он, я бы здесь сейчас не стоял. Так что это самое меньшее, что я мог для него сделать.

У меня перехватило дыхание. Хотелось расспросить его поподробнее, но внезапно меня повлекло к Рейесу в палату, словно в одном-единственном месте вдруг стремительно увеличилась сила тяжести. Я шагнула вперед, надзиратель снова коснулся невидимой шляпы и ушел к кофемашине.

Переступив порог, я на всякий случай огляделась, нет ли где призрака Рейеса. Его не оказалось, и я немного расстроилась. Призрак у него что надо.

Я перевела взгляд на кровать. Передо мной лежал Рейес Фэрроу, сильный и живой, с темными волосами и кожей, которая на белых простынях казалась бронзовой. Сила тяжести снова подхватила меня, но на этот раз центром притяжения был он. Я подошла к краю кровати и во второй раз в жизни увидела само совершенство.

Из горла Рейеса торчала дыхательная трубка, а голова была перевязана. Выбившиеся из-под повязки темные растрепанные волосы падали на лоб. Крутой подбородок покрывала трехдневная щетина; длинные густые ресницы отбрасывали тень на скулы. Я посмотрела на его губы — красиво очерченные, чувственные, незабываемые.

В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь гудением дыхательного аппарата. Не пищал кардиомонитор, хотя Рейес был к нему подключен, и по экрану непрерывно бежали цифры и линии. Я подошла ближе, коснувшись бедром его руки, вытянутой вдоль тела. Короткие рукава голубого больничного халата открывали великолепные мускулы, подтянутые и крепкие даже во сне. По бицепсу вилась татуировка, подчеркивая его гладкость и красоту. Этническое произведение искусства, изящные линии и манящие изгибы которого были полны смысла. Однажды я их уже видела. Они были древние, как само время. И очень много значили. Но почему?