Джон Харвуд - Сеанс

Даже пытаясь найти должные слова для отказа, я не могла не думать о тех преимуществах, которые сулил этот брак. Магнус был учен, прекрасно воспитан, хорош собой, возможно, богат, и если он не излечил меня от моих посещений, он всегда будет под рукой, случись им возобновиться.

— Простите меня, — сказала я наконец, — но я не могу. Вам нужно найти женщину, которая полюбила бы вас всем сердцем, как я любила Эдуарда. И — помимо всего прочего — вдруг мой недуг возвратится… вдруг я увижу ваше привидение… — Однако я знала, уже в то время, как произносила эти слова, что он-то и станет защитой от этих посещений.

— Я могу лишь сказать, Эленор, что это будете вы или никто. Я был вполне счастлив своей холостяцкой жизнью, я не планировал жениться; но вы завладели моим воображением так… Я и не подозревал, что им когда-нибудь может до такой степени завладеть женщина. А что касается вашего недуга, как вы его называете, вы правы, мы не можем быть уверены, что вы излечились; в вас живет сила, хотите вы того или нет, которую, по всей вероятности, можно лишь держать в узде. Я ее не страшусь, но многие люди страшатся. — Он склонился ко мне и взял мою руку; его рука была поразительно холодна. Он устремил на меня взгляд своих сверкающих глаз и продолжил: — Я с ужасом думаю, что вы можете попасть в руки тех, кто, узнав о вашем «недуге», просто заключат вас в сумасшедший дом, как, по вашим словам, это уже грозила сделать ваша мать.

— Но не могу же я выйти за вас замуж только из-за того, что… Вы должны дать мне время… — я замолчала, сообразив, что произнесла.

— Ну конечно же, — сказал он, улыбаясь, — сколько угодно времени! А я осмелюсь хотя бы питать надежду.

Ада и Джордж удивились, но вовсе не были поражены, услышав о его предложении, и мы засиделись допоздна, разговаривая об этом.

— Если ты не уверена в своих чувствах, — повторяла Ада, — ты не должна соглашаться; у тебя всегда будет родной дом — ты ведь можешь жить с нами.

Так что я пошла спать, твердо решив отказать Магнусу. Однако я знала, что не могу долго обременять Джорджа и Аду: Ада все еще тосковала о ребенке и все еще надеялась, что он у них появится, а жалованье священника, способное прокормить троих, будет далеко недостаточным для четверых. Я металась и ворочалась с боку на бок в постели, как мне казалось, часами, пока не уплыла в тяжелый сон со сновидениями, из которых мне запомнилось только последнее.

Я проснулась — или мне приснилось, что я проснулась — на заре, думая, что услышала голос матери, окликающей меня по имени. Не было ничего странного в том, что она оказалась в пасторском доме; я полежала некоторое время, прислушиваясь, но зов не повторился. В конце концов я поднялась с постели, прошла к двери прямо в ночной сорочке, и выглянула в коридор. Там никого не было, все выглядело так же, как наяву, но мною вдруг овладело предчувствие чего-то ужасного. Сердце у меня стучало все громче и громче, пока я не осознала, что вижу сон, — и тут обнаружила, что стою в кромешной тьме неизвестно где. Под босыми ногами я ощущала ковер, а под ним будто бы пересекающую его толстую кромку. Сердце мое продолжало бешено стучать, я вытянула вперед руку, и она наткнулась на что-то деревянное — как будто бы столб, потом я осторожно провела ступней вперед по ковру — ступня пересекла кромку, за ней оказалась пустота; от падения вниз головой с верхней ступеньки лестницы меня отделял всего один дюйм.

На следующее утро Магнус Раксфорд пришел снова, чтобы повторить свое предложение; на этот раз я его приняла.

В пасмурное весеннее утро, за несколько часов до того, как выйти замуж за Магнуса Раксфорда, я снова стояла у могилы Эдуарда. Сомнения овладели мною в тот же самый день: сообщая Аде и Джорджу о своем согласии, я расслышала в собственном голосе нотки напускной радости и увидела, как мое собственное смущение отразилось на их лицах. Почему я не сказала Магнусу на следующий же день, что я изменила свое решение? В конечном счете, это же прерогатива женщины — решать «да» или «нет». Потому что я дала слово; потому что я отказала ему в первый раз; потому что он удостоил меня своим доверием — причины множились, словно головы Гидры. Я порвала в клочки десятки листков с попытками написать Магнусу письмо, объясняя, что не могу выйти за него замуж, потому что не могу любить его так, как жена должна любить своего мужа: каждый раз, как я добиралась до этого «потому что», я слышала, как он отвечает: «Я не ожидаю столь многого: я лишь надеюсь, что со временем вы меня полюбите».

Я не могла понять, как сама согласилась на столь многое: в течение всего одного часа в саду пасторского дома я не только приняла предложение человека, которого едва знала, но еще и назначила день бракосочетания меньше чем через три месяца. Магнус сказал тогда, что, хотя он вполне готов венчаться в церкви, будет лицемерием с его стороны не заявить о том, что он не может считать себя истинным христианином, и, согласившись с этим, я неожиданно для себя самой согласилась на гражданскую церемонию заключения брака по специальному разрешению архиепископа; церемония должна состояться в последнюю субботу марта. И прежде чем я успела собраться с мыслями, он ушел, чуть коснувшись губами моего лба. А когда появился на следующий день, то для того, чтобы предложить мне свадебное путешествие в любую страну мира: оно может продлиться столько времени, сколько я пожелаю; я же ответила — нет, я хочу сразу начать нашу обычную совместную жизнь (подумав, что тогда я не так скоро останусь с ним совсем одна). Но потом эта мысль показалась мне такой немилосердной (ведь он готов был отложить свою работу ради того, чтобы доставить мне удовольствие), что я почувствовала, что неспособна высказать ему свои сомнения, как решила сделать накануне.

И действительно, казалось, что ему от меня больше ничего и не надо, как только чтобы я стала его женой, делила с ним судьбу и то, чем он владеет, а в остальном жила бы более или менее так, как мне заблагорассудится, пока он занят своей работой, — то есть ничего, кроме того, чтобы родить ему сына. Я изо всех сил отгоняла от себя мысли о том, что это подразумевает, но и винила себя за то, что их отгоняю. Эдуарда больше нет, я никогда не полюблю ни одного мужчину так, как любила Эдуарда; то, что я со временем смогу чувствовать к Магнусу, будет совершенно иным и, может быть, лучше всего вообще не сравнивать. Далеко не все женщины, довольные своим браком, любят своих мужей так, как я любила Эдуарда, это очевидно, но они все равно обожают своих детей. И кроме того, что мне остается, если я нарушу обещание, данное Магнусу? Я не могу дольше жить у Джорджа с Адой; значит, я останусь совершенно одна на свете. Все, что я получила в ответ на мое, с великим старанием составленное письмо матери, была короткая записка с поздравлением и выражением сожаления, что, поскольку Софи теперь находится «в деликатном положении» — этот эвфемизм был использован явно с намерением оскорбить — она к указанному сроку не сможет выезжать из Лондона, а моя мать, разумеется, и подумать не может о том, чтобы не быть рядом с Софи в такое время, дабы присутствовать на гражданском бракосочетании.