Дарья Радиенко - Ведая, чьи они в мире…

«…Если вы читаете эти строки — скорее всего, меня нет в живых.

Находясь в здравом уме и трезвой памяти, на случай моей смерти я отдаю следующие распоряжения.

Прошу меня кремировать.

Не проводить надо мной никаких религиозных обрядов.

Погребальную церемонию устроить как можно скромнее, вести себя сдержанно.

Перед кремацией, пожалуйста, не снимайте с меня кольцо и браслет. А в гроб со мной положите эти монеты. Очень прошу это сделать.

С уважением к вам, исполнившим мою последнюю волю…»

Этот листок, распечатанный на принтере и подписанный от руки, лежал у нее в паспорте, за обложкой. Так вышло, что я была первой, кто прочитал эти слова. И помню, как мне стало не по себе: неужели она… знала?… Ведь трудно представить, что молодой человек, у которого нет причин ожидать близкой смерти, может так по-деловому рассуждать о своих похоронах… Правда, это вообще было в ее характере — выражаться четко, спокойно, без лишних слов. И вести себя сдержанно…

Она была на два года старше меня. Мы познакомились по объявлению о съеме квартиры — и полгода снимали вместе эту «двушку» в пригороде. За это время мы не стали ни подругами, ни даже приятельницами: жили мирно, но каждая сама по себе. Можно сказать, мы почти не общались. Во-первых, она была очень скрытным и замкнутым человеком. Да и потом, времени для общения оставалось немного: неделю я работаю по двенадцать часов, оператором в колл-центре, а в свободные дни уезжаю к родным.

В тот февральский вечер, вернувшись после недельной отлучки, я застала ее в тяжелом бреду. Она лежала с высокой температурой и не узнала меня. Я вызвала «скорую», и ее сразу же забрали в больницу: острая пневмония. А на следующий день мне сказали по телефону, что она умерла.

Близких друзей у нее не было, коллег тоже — она работала дома, как фрилансер, брала заказы на перевод у частных лиц. Поэтому, кроме меня, связаться с ее родными было некому… Я ничего не знала о ее семье, как и о ней самой: о своей жизни она говорила мало и неохотно. Как-то обмолвилась, что отца давно нет в живых (и сразу стало ясно, что эту тему она развивать не хочет). А о матери всегда отзывалась с уважением, но тоже кратко. Потом, из еще каких-то обрывочных высказываний, я поняла, что она никогда не жила с родителями. Ее воспитывали другие родственники: мать, довольно известная актриса, все время была в разъездах.

Никаких записных книжек с телефонами я не нашла. Мобильного у нее тоже не было, она как-то сама призналась, что не хочет его покупать: «Только отвлекает… С ним, как на привязи». И мне всегда казалось, что это немного странно для современной женщины тридцати лет, работающей переводчиком. Правда, это было далеко не единственным, что отличало ее от других…

Тогда, осматриваясь в ее комнате, я машинально сняла с полки паспорт и увидела этот листок, сложенный текстом внутрь. Секунду поколебавшись, я раскрыла его. В бумагу были завернуты несколько позеленевших монет — судя по всему, очень старинных, едва угадывается чеканка…

«Не снимайте с меня кольцо и браслет»… Конечно, она имела в виду те, которые носила всегда, других украшений у нее не было, — насколько я успела заметить, она не нуждалась в деньгах, но была как-то удивительно равнодушна к тому, что можно за них купить… Браслет в виде тонкой ленты, спаянной из серебряных бусин. Простое кольцо черненого серебра, с узором из ломаных линий. Похожие узоры были у нее на теле: запястья, плечи и щиколотки покрывали татуировки, какой-то этнический орнамент, сейчас это модно. Только на правой руке была надпись латинскими буквами — по кругу, как еще один браслет. Я однажды спросила ее, что это значит. «Для меня это значит много». И все. Потом она, как видно, решила, что такой ответ может показаться невежливым, и негромко добавила: «Это имя одного человека».

Она сказала это с легкой улыбкой, как говорила чаще всего, — но как-то так, что не захотелось расспрашивать дальше. Так было и в тот раз, когда я увидела шрамы на ее груди. Она шла из ванной, на ходу набрасывая халат, и на миг стали видны эти побелевшие рубцы от ожога. Поймав мой взгляд, она спокойно запахнула ворот, улыбнулась и сказала, что будет варить кофе, — «составишь мне компанию?» И в ее глазах было что-то такое, что я не решилась ни о чем спрашивать. Всегда была эта невидимая стена, отделявшая ее от других…

Я стала искать записи в ее компьютере. Там было легко разобраться, все документы аккуратно разложены по папкам: «Работа», «Фото», «Временные»… Нужный файл нашелся сразу же, он так и назывался — kontakty.doc. Но, просмотрев его, я вдруг поняла, что не смогу позвонить ее матери. И набрала номер телефона Инны — двоюродной сестры…

Разговор получился таким, как и должен быть, — тяжелым. Положив трубку, я мысленно поблагодарила Бога за то, что мне самой до сих пор не приходилось слышать от кого-то такие известия, что мои родные все живы и здоровы. И среди мыслей, редких в суете повседневности, но неизбежных в таких случаях — о жизни, о смерти, о непредсказуемости судьбы — проскальзывало насущное: надо будет отпроситься с работы, чтобы пойти на похороны, все-таки не чужой человек… а потом придется искать другое жилье, потому что платить за две комнаты для меня дорого… Признаюсь, мне было не так грустно, как просто муторно на душе. Конечно, всегда жаль, если кто-то умер молодым, но вряд ли можно искренне горевать о смерти человека, не бывшего тебе близким — собственно говоря, даже знакомым. Разве я могу сказать, что знала ее? Вообще это удивительно — вдруг осознать, что тебе ничего не известно о том, с кем полгода прожил в одном доме… И, наверно, именно это странное ощущение, а не только банальное любопытство, заставило меня просматривать файлы в ее компьютере. Я понимаю, это все равно было не очень порядочно. Просто хочу сказать, что меня подтолкнуло к этому не то чувство, с которым подглядывают в замочную скважину, а скорее внезапный интерес к человеку, ушедшему навсегда. И желание понять, каким был этот человек на самом деле…

День был пасмурный, и хотя уже рассвело, в комнате стоял зыбкий полумрак. Я вообще не люблю сумерки, а уж в такие минуты — тем более: мне вдруг показалось, что эта полутьма как-то связана со смертью той, которая жила здесь… Конечно, это просто настроение было такое, я человек не суеверный. Но на миг я почувствовала… не знаю, как объяснить… как будто бы рядом кто-то есть. Даже не могу сказать, что мне от этого стало страшно или плохо, но вот само ощущение было явственным: словно за мной наблюдают, не враждебно, а как бы с иронией, что ли… Понятно, что я сама себе это внушила, а все-таки… все-таки я поспешно встала с места и включила свет.