Нэнси Фармер - Дом скорпиона

«Прекрати»,— велел себе Матт.

Лотосовый сад освещался только лунным светом, в по-ночному прохладном воздухе пахло водой. Ни один листок на пальмах не шевелился. Не звенел ни один комар. Где-то в зарослях папируса спали ибисы. А может, не спали и прислушивались к его шагам... Что они сделают, если поймут, что он здесь?

«Не паникуй,— сказал себе Матт.— Они всего лишь птицы. Куры длинноногие».

Квакнула лягушка, и Матт едва не выронил фонарик. Он направил яркий луч на темное зеркало пруда. Послышался плеск и шорох перьев.

Матт на цыпочках подошел к насосной станции. Только бы Моховичок не заскулил прямо сейчас — слишком страшно это будет. Наверное, Мария не придет. Если уж он сам шарахается от каждой тени, то можно представить, как испугается она. Нет, все-таки придет. Если какое-то дело кажется ей важным, храбрость ее не знает границ.

Матт добрался до глицинии. Что делать — подождать здесь или проверить, как там Моховичок? Ему совсем не хотелось входить в маленький темный домик. К тому же если он зайдет, Мария не будет знать, где его искать. Неожиданно он услышал какой-то шум, а в следующий миг все уголки сада залил яркий свет прожекторов. Сработала система безопасности! Матт на миг ослеп. Он попятился в заросли глицинии, и тут его обхватили чьи-то могучие руки.

— Пустите! — закричал Матт.— Я не враг! Я клон Эль-Патрона!

Простак Дональд и Тэм Лин подхватили его за руки и за ноги и вынесли на середину лужайки.

— Это я! Это я! — кричал Матт.

Но Тэм Лин хранил угрюмое молчание.

Из Большого дома вышел сенатор Мендоса. Он встал перед Маттом, сжимая и разжимая кулаки, как будто ему стоило немалых усилий держать себя в руках. Долго, очень долго он, не издавая ни звука, стоял и изучал лежащего перед ним мальчика. Потом бросил:

— Ты хуже, чем животное!

Слова вылетели с такой неукротимой ненавистью, что Матт — словно от пощечины — судорожно дернулся в объятиях держащих его телохранителей.

— Не бойся, я тебя не трону. Я не такой. Кроме того, ты принадлежишь Эль-Патрону, ему и решать...

Снова долгое молчание. Матт уже сомневался, скажет ли сенатор что-нибудь еще, но тут Мендоса прошипел:

— Могу твердо пообещать лишь одно: ты больше никогда... в жизни... не увидишь мою дочь!

— Но почему? — выкрикнул Матт.

От изумления он позабыл обо всех своих страхах.

— Сам знаешь почему.

Матт понятия не имел. Все это — чудовищный кошмар, от которого он никак не может проснуться.

— Я просто хотел поговорить с ней! Я собирался отдать Моховичка обратно. Не хотел ее расстраивать. Теперь я раскаиваюсь, что затеял это. Пожалуйста, позвольте мне увидеться с ней. Чтобы извиниться.

— Как ты можешь извиняться за то, что убил ее собаку?

Матт не поверил своим ушам. Не ослышался ли он? Только потом до него дошел весь ужас случившегося.

— Я не убивал! Разве я мог так поступить с Марией? Я же люблю ее!

Едва слова эти сорвались с его губ, Матт понял, что совершил страшную ошибку. Сенатор Мендоса хрустнул пальцами, словно хотел задушить Матта и бросить его тело в лотосовый пруд. Ничто не разъярило бы его сильнее, чем упоминание о том, как близки стали Матт и Мария,— настолько близки, что на дне рождения у Эль-Патрона Матт у всех на глазах потребовал от нее поцелуя.

Это было немыслимо! Как будто шимпанзе надел человеческий костюм и потребовал, чтобы его усадили за одним столом с людьми. Даже хуже. Потому что Матт не был обычным зверем из дикого леса.

— Простите! Простите!

Разум Матта больше не повиновался своему хозяину. Он мог только извиняться и извиняться и ждать, пока сенатор Мендоса услышит его и простит.

— Твое счастье, что ты под защитой Эль-Патрона. Сенатор Мендоса зашагал прочь.

— Шевелись,— сказал Тэм Лин и вместе с Простаком Дональдом потащил Матта к дому.

— Я этого не делал! — закричал Матт.

— На пузырьке с лауданумом нашли твои отпечатки пальцев.

Меньше всего Матт ожидал, что Тэм Лин будет говорить с ним таким тоном — холодном, полным горечи и отвращения.

— Я и правда взял лауданум, но я не давал его собаке!

Они быстро шли по коридорам, ноги Матта волочились по полу. Перед дверью в квартиру Селии Тэм Лин на мгновение остановился.

— Я всегда говорил,— сказал он, тяжело дыша, словно после быстрого бега,— всегда говорил, что правду сказать лучше. Даже если она очень неприятна. Соврать сможет каждая помоечная крыса. Это их крысиное дело — вранье. Потому они и крысы. А люди не убегают и не прячутся в темноте, они выше этого. Вранье — это самая мерзкая, самая глубокая человеческая трусость.

— Я не вру!

Матт не мог сдержать слезы, хотя и понимал, что плакать — это по-детски.

— Я еще могу поверить, что ты сделал ошибку,— продолжал Тэм Лин.— На пузырьке написано: три капли. Но три капли — это доза для взрослого человека. А Моховичок — маленькая собачка. Такая доза могла его убить. И убила!

— Я не давал Моховичку лауданума! Его дал кто-то другой! — в отчаянии закричал Матт.

— Может, я бы пожалел тебя, если бы не видел Марию. И я не буду помнить зла, если ты пойдешь и примешь заслуженное наказание.

— Но я не вру!

— Да, конечно. Наверное, я жду от тебя слишком многого. До отъезда Марии тебе запрещено выходить из квартиры. И вот еще что: Эль-Патрон тоже уезжает. И забирает меня с собой.

Горе оглушило Матта, он не мог вымолвить ни слова. Только смотрел на Тэма Лина и глотал горькие слезы.

— Это рано или поздно должно было произойти, парень,— добавил Тэм Лин чуть менее сердито.— Ты уже способен сам постоять за себя. Если что-нибудь случится, Селия мне сообщит.

Он открыл дверь. Селия, по-видимому, ждала их: выбежав из квартиры, она подхватила Матта на руки.

Но он не мог ничего ей сказать. Дар речи покинул его, как покидал раньше, когда ему было очень, очень плохо. Словно он опять стал шестилетним мальчиком, повелителем безмолвного царства, где под ковром из грязных опилок были спрятаны обглоданные хрящики, косточки и гнилые фрукты.

Когда Мария уехала, Матт сидел у себя в комнате. Он слышал, как жужжит гравилет, готовясь к отлету. Услышал пронзительное шипение и почувствовал, как пробежали мурашки по коже в тот миг, когда антигравитационный аппарат оторвался от земли. Он на таких никогда не летал. Эль-Патрон не одобрял технических новшеств: старик старался содержать ферму в том виде, в каком ее с юных лет сохранила его память.

В детстве Эль-Патрон несколько раз бывал в великолепной усадьбе, где жил богатый ранчеро, владевший всеми землями в округе. Особенно ему запомнились скульптура крылатого младенца и фонтан, выложенный синими и зелеными плитками. Запомнились павлины в саду. Он часто говаривал Матту, что, обустраивая собственное поместье, старался воспроизвести эти картины вплоть до мельчайших деталей, только сейчас он, конечно же, был гораздо богаче того ранчеро и мог позволить себе десятки подобных скульптур, фонтанов и садов.