Дин Кунц - Безжалостный

– Желание Майло справить малую нужду имеет отношение к истории или ты тянешь время, чтобы не рассказывать мне о столкновении с Вакссом?

– Имеет, – заверил ее я и рассказал все остальное.

Она нахмурилась.

– И Майло его не оросил?

– Нет. Капли на него не упало.

– Ваксс сказал «рок»? И что, по-твоему, это означало?

– Поначалу я подумал, что он собирается изничтожить мой следующий роман.

Пенни указала на рамку с фотографией, которые я спас от сожжения.

– И что ты думаешь теперь?

– Не знаю. Это безумие.

Какое-то время мы посидели молча.

Наступила ночь. Вероятно, темнота за окнами тревожила Пенни так же, как и меня. Она поднялась, чтобы закрыть жалюзи.

Я чуть не сказал ей, чтобы она не стояла на фоне окна, когда будет тянуть за шнур. Подсвеченная сзади, она представляла бы собой идеальную мишень.

Вместо этого встал сам и опустил жалюзи.

– Я должна съесть печенье, – заявила Пенни.

– Перед ужином? А если Майло тебя увидит?

– Он уже знает, что я – лицемерка, если дело касается печенья.

– Хорошо, я налью молока.

В минуту сомнений, в минуту стресса, в тяжелую минуту, когда явственно ощущалась надвигающаяся беда, Пенни поднимает настроение одним и тем же способом: ест печенье. Не знаю, почему она не весит пятьсот фунтов.

Она как-то сказала, что сжигает семь тысяч калорий в день только потому, что живет со мной. Я прикинулся, будто горжусь тем, что она считает меня настоящим жеребцом. Мне нравится ее смешить.

Вернувшись за стол, со стаканами холодного молока и шоколадно-ореховыми печеньями, большими, как блюдца, мы восстанавливали уверенность в себе.

– Большинство критиков – люди принципиальные, – отметила Пенни. – Они любят книги. У них есть стандарты. И люди они по природе тихие.

– Этот парень – не такой.

– Даже предвзятые и злобные, они обычно не попадают в тюрьму за преступления, связанные с насилием. Слова – их единственное оружие.

– Помнишь Джоша Макгинтри и тот журнал?

Я говорил о нашем друге и писателе. Католицизм пронизывал все его произведения.

Чуть ли не год раз в неделю он получал пропитанное злобой письмо от фанатика, ненавидящего католицизм. Не отвечал на них.

Когда на прилавках появился новый роман Джоша, этот же фанатик написал на него рецензию в национальном еженедельнике, штатным сотрудником которого он являлся. Рецензент не упомянул своего отношения к католицизму, зато безобразным образом, передергивая, высмеял и роман, и творчество Джоша.

Жена Джоша, Мэри, посоветовала: «Плюнь и разотри».

Женщины говорят «плюнь и разотри» с тех давних времен, когда люди жили в пещерах, а мужчины и тогда реагировали практически так же, как сейчас.

Вместо того чтобы плюнуть и растереть, Джош написал главному редактору еженедельника и переслал ему копии всех писем фанатика. Главный редактор встал на защиту своего сотрудника, предположив, что Джош подделал эти письма.

Окрыленный такой поддержкой, следующее письмо фанатик написал на листе с шапкой еженедельника. Даже на конверте стоял штемпель маркировальной машины [10]еженедельника.

Когда Джош скопировал и отправил главному издателю новые улики, ответа он не получил. Но годом позже, после публикации следующего романа, рецензию написал другой человек.

Эту злобную рецензию написал такой же ненавидящий католицизм фанатик, близкий друг первого фанатика, и он тоже принялся посылать письма Джошу.

Вновь Мэри посоветовала ему плюнуть и растереть. На этот раз Джош послушался, хотя с тех пор так яростно скрипел зубами во сне, что ему приходилось вставлять в рот загубник из мягкого акрила, чтобы уберечь зубы от истирания.

– Ни один из них не появлялся в доме Джоша, – ответила Пенни. – Они подтверждают мой вывод: их единственное оружие – слова.

– То есть ты не думаешь, что Ваксс вернется?

– Будь он настоящим психом, то уже пристрелил бы тебя.

– Приятно ощущать, что я еще жив.

– В любом случае копам ты сказать о нем не можешь. Я его не видела. Видел его только ты. Он будет отрицать, что побывал здесь.

– Просто… все это… какой-то бред.

– Понятно, что он – заносчивый и эксцентричный. Вот и завелся из-за каких-то твоих слов.

– Я лишь извинился за то, что Майло чуть не написал на него.

– Он что-то не так понял. И отплатил тебе. Вероятно, теперь он будет обливать грязью каждую твою новую книгу.

– Понятно, – я встретился с ней взглядом. – Ты действительно думаешь, что инцидент исчерпан?

Она замялась, потом ответила: «Да».

Ее прямой взгляд может служить детектором лжи. Если она не мигает, я знаю, что она говорит правду.

– Кабби, он думает, что ты шпионил за ним, ты нарушил его личное пространство. Вот он и нарушил твое. А теперь, милый, плюнь и разотри.

Я вздохнул:

– Так и сделаю, плюну и разотру.

Улыбка Пенни могла осветить небольшой городок.

Вдвоем мы приготовили салаты, равиоли, фрикадельки. Майло так и не узнал, что до ужина мы съели по печенью, запив его молоком. Но я уверен, что Лесси, с ее феноменальным нюхом, обнаружила правду в нашем дыхании, потому что взгляд ее разноцветных глаз трактовался однозначно: виновны .

Позже, тем же вечером, я никак не мог заснуть. Когда же мне наконец это удалось, я вновь очутился во сне, где я один и заблудился. В огромной библиотеке с извилистыми проходами.

Какое-то время я бродил по ним, в предвкушении важного открытия, пока после очередного поворота проход не привел меня к полкам, на которых стояли совсем не книги, а большие бутыли, заткнутые пробками и запечатанные сургучом. Коллекция отрубленных голов в консервирующей жидкости.

От пола до потолка мужчины и женщины смотрели на меня сквозь стеклянную стенку, с широко открытыми, уставившимися в одну точку глазами. Ни на одном лице не отражалась агония или ужас. Все они то ли чему-то удивлялись, то ли о чем-то размышляли.

Это множество бестелесных голов, погруженных в формальдегид, встревожили меня не столько по очевидным причинам, как по еще одной, которую я не мог четко сформулировать. В какой-то момент я начал осознавать, что лица мне знакомы (во всяком случае, некоторые из них), и мое сердце учащенно забилось, поскольку я понял, чьи головы вижу перед собой.

Подозревая, что дальше по проходу книг мне не найти, только все новые и новые головы в стеклянных бутылях, я повернул к настоящей библиотеке, которую покинул. Торопливо зашагал в обратном направлении, но головы не желали сменяться книгами. Первым я узнал бородатого Чарлза Диккенса, потом Трумэна Капоте, Хемингуэя, Ф. Скотта Фицджеральда, Роберта Хайнлайна, Зейна Грея, Раймонда Чандлера, создателя Тарзана – Эдгара Райса Берроуза, Вирджинию Вулф. Сомерсета Моэма, Микки Спиллейна.