Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»

— Как ее духовник, — согласился он, — я обязан был быть с ней. Но за мной не послали. Я видел ее дважды, когда она была в бреду, но умерла она без меня.

Чувствовалось, как сильно он до сих пор возмущен этим. «Не хотел бы я навлечь на себя такой непримиримый гнев», — подумал я и спросил, не виноват ли врач, что отца Энсона не вызвали к умирающей.

— Врача тоже не было, когда она умирала.

Памела спросила:

— А кто за ней ухаживал? Эта мисс Холлоуэй?

— Кармел умерла от воспаления легких, при ней была сиделка Холлоуэй.

— Вот как! — отозвалась Памела. — Она ведь жила с ними. Как по-вашему, мы сможем разыскать ее? Хорошо бы нам с ней поговорить.

Отец Энсон заколебался, строго сжав губы, потом ответил:

— Теперь мисс Холлоуэй живет в Бристоле. Боюсь, она не из тех, с кем легко иметь дело, но если вы решите попытаться, я могу достать ее адрес.

Мне вспомнилось, как рассказывала про Кармел миссис Джессеп — про ее простуду, приведшую к смерти, про то, как на деревенской повозке ее отвозили в «Утес».

— Видимо, здесь, в деревне, были предубеждены против Кармел?

— По-моему, ее считали грешницей, — добавила Памела.

Священник встал.

— Все мы беспомощные грешные создания, и чем мудрее становимся, тем труднее нам избегать прегрешений. Иногда я завидую простым душам. — Он улыбнулся Памеле и пожал ей руку. — Постарайтесь не волноваться, дитя мое! Может быть, вы привыкнете к этим маленьким неприятностям, а может быть, они прекратятся сами. Я буду молиться за вас. Если понадобится моя помощь, пошлите за мной. Я приду в любое время — и днем и ночью. И помните, церковь обладает давним опытом в устранении подобных осложнений. А теперь, если позволите, я поговорю с Лиззи.

Мы поблагодарили его, хотя вряд ли так, как того заслуживал его визит; и я поднялся к себе в кабинет поработать. Через час я увидел, как отец Энсон идет через поле, наклонив голову под порывами ветра.

— Вот увидите, теперь в доме будет спокойно, — уверенно заявила Лиззи после того, как нас посетил отец Энсон, и была права — проходила ночь за ночью, и никаких неприятностей не наблюдалось.

— Знаешь, Родди, кажется, твоя правда, у Лиззи была галлюцинация. А может быть, права Джудит, и все дело в прошлом, в том, что дом пропитан чувствами умерших? Как бы то ни было, я готова признать поражение!

— Жаль, нельзя оповестить об этом других!

Больше всего мне хотелось сообщить, что у нас все спокойно, капитану, потому что из Уилмкота не поступало никаких известий. Через несколько дней после того, как мы получили от Стеллы телеграмму, Памела написала ей записку, но ответа не последовало; наверно, эгоистичный старый тиран запретил Стелле писать нам. Все это мне очень не нравилось, и, как я убеждал себя, главным образом из-за Памелы: я-то работал, как каторжный, а она проводила все дни в саду в полном одиночестве.

Мы решили, что садом пренебрегать нельзя. Земля, какой бы бедной и песчаной она ни была, принадлежала нам, а ею, на наших глазах, полностью завладели сорняки. Однажды утром я наткнулся на Лиззи, она стояла посреди небольшой бывшей грядки, окаймленной кусочками кирпича, напоминая собой одну из скорбных статуй, созданных Эпштейном [17] Эпштейн Якоб (1880–1959) — известный английский скульптор, мастер скульптурного портрета. .

— Год сажаешь, семь лет пропалываешь, — бормотала она, рассматривая крестовник и одуванчики, которые испускали дух под порывами ветра и разбрасывали вокруг свое крылатое потомство.

Той ночью шел дождь, я наклонился и вырвал два пучка крестовника, корни поддались с приятной легкостью. Я встал на колени и прополол небольшой участок вокруг себя, так началось мое возвращение к земле. Я дал волю атавистической страсти: при виде собственной невозделанной земли нельзя удержаться от сладостных представлений о том, какой она может принести урожай. Лиззи, например, грезила о рядах фасоли, грядках салата, запасенном на зиму горохе и банках с консервированными фруктами. Памела воображала, какие разведет цветы, а я в мечтах лакомился малиной и молодым горошком.

— Наша судьба была предрешена еще в детстве, когда мы гостили на каникулах у тети Кэтлин, — торжественно провозгласила Памела. — Помнишь, она говорила: «уж если с детства привык в саду возиться, и в старости эту привычку не забудешь».

Памела написала нашей кузине Несте, которая весьма успешно руководила питомником близ Дублина, и попросила ее дать нам профессиональные советы.

Что до меня, то сад отрывал меня от пьесы, поэтому я лишь изредка позволял себе покопать час-другой, а Памела трудилась там целыми днями. Она соорудила себе красные рабочие брюки и почти не вылезала из них.

— Прежде всего, — заявляла она, — они отпугивают «гусынь». — Так она окрестила местных дам, которые наносили нам визиты, сгорая от желания посмотреть дом, где разгуливают привидения. Одна из этих дам даже приняла Памелу за мальчишку-садовника, ее ввели в заблуждение загорелые руки и коротко остриженные кудри сестры, а главное — ловкость, с какой та орудовала лопатой. Памела была в восторге. Я не помогал ей принимать этих посетительниц и взял себе за правило пить чай в кабинете.

Меня захватила «Барбара» — так условно называл я свою пьесу. Скорость, с какой я работал, даже тревожила меня. Произведение, набросанное так быстро и легко, вряд ли могло заслуживать внимания. К тому же было опасно, забывая обо всем, с головой погружаться в вымышленный мир, ведь в реальной жизни од носом у меня, в моем собственном доме могло произойти что угодно, а я бы и не заметил. Но хоть и не мог оторваться от «Барбары», в дальнем уголке моего сознания постоянно билась мысль, что я должен заняться чем-то неотложным.

И вот в одно прекрасное ветреное утро я вдруг помнился и понял, что сижу за письменным столом, а передо мной моя пьеса — всего-навсего кипа бумаги снова вернулся к реальности, и мной овладела преодолимая жажда взяться за дело. Я вышел из дома.

До этого мне почему-то казалось, что раз я устранился от всего неделю или две назад, все так и ждет моего возвращения, ничуть не меняясь. А сейчас я почувствовал легкую тревогу. Я отправился к Памеле — она возилась в той части сада, которую мы нарекли «городом», надеясь, что название скоро будет соответствовать действительности.

— Слушай, — сказал я Памеле, — что-то эта тишь да благодать начинает казаться мне подозрительной. Ты ничего от меня не скрываешь?

— Клянусь, нет, — ответила сестра. — Такого бы я от тебя скрывать не стала, Родди. Ведь если в доме обитают привидения, с ними надо бороться. С тех пор как мы вернулись из Бристоля, я ни разу не слышала ни звука. Одиннадцать спокойных ночей!