Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»

Памела огрызнулась.

— Зачем тогда ты уговаривал ее прийти?

— Просто представилась возможность, и я ею воспользовался. Это было довольно непорядочно с моей стороны, — ответил я.

— Нет, — твердо сказала Памела, — не было. Нельзя же нам теперь жить с постоянной оглядкой бояться каждого шага, и все потому, что в нашем доме, видите ли, обитает привидение. По-моему, надо рискнуть ради самой Стеллы. Если сейчас она уступит капитану, она окончательно сдаст свои позиции и просто погибнет.

— Не знаю.

Убежденность Памелы заражала меня. Я уже готов был подстрекать Стеллу к мятежу.

— Подумай, Родди, ведь так легко представить ее себе через десять лет — лицо ласковое и печальное, как у ее матери, шагает рядом с инвалидной коляской, а в ней капитан, и никакой надежды на счастье.

Я живо представил себе эту картину, и сердце мое сжалось.

— Все равно, — упорствовал я, — мне жалко старика. По-видимому, он обожал свою Мери, а теперь Стелла — единственное, что у него осталось.

— Да, и он старается изменить Стеллу по образу и подобию ее матери, калечит ее, пытаясь сделать из нее то, чем она стать не может — только бы рядом с ним в старости снова была Мери. Но ведь, в конце концов, Стелла — дочь своего отца, художника А капитан напоминает мне этих средневековых королей которые превращали своих детей в карликов.

— Как ты любишь преувеличивать, Памела.

Она выпрямилась и откинула голову, держа вилы, словно жезл. Нечего было и думать, что она сменит гнев на милость. Я начинал сердиться.

— Ну почему ты так придирчива? — воскликнул я — Подумай только, чего бы ты могла добиться, если бы подружилась с капитаном! Слушай, Памела, если ты когда-нибудь случайно встретишься со стариком, постарайся быть с ним поласковей. У тебя это прекрасно получается, стоит только захотеть.

С минуту еще она постояла в позе Давида, готового сразиться с Голиафом, потом смягчилась, проникновенно посмотрела на меня и ответила:

— Хорошо, Родди, я сделаю все, что смогу.

В пятницу на меня напало горячечное рвение, которое я испытывал разве что в ранней юности. Пьеса безудержно неслась к финалу. Я не спустился к ленчу и удовольствовался кофе и сандвичами у себя в кабинете, а когда вновь проголодался, позвонил Лиззи, давая знать, что и чай буду пить наверху.

То, что у меня хватило выдержки не спускаться к чаю, придало мне новые силы. Ведь к чаю должна была прийти Стелла, я не сомневался, что она придет но это малоприметное обстоятельство чересчур занимало мои мысли. Будучи человеком трудолюбивым и ответственным, я возмущался собой. Вот, значит, как далеко зашло! Неужели из-за прихода Стеллы я прерву работу над пьесой в самый критический момент. Потеряю нить, упущу вдохновение, ищи-свищи его потом! Я заканчивал пьесу, страсти в ней кипели, действие разворачивалось стремительно, и бросить все это, сбавить темп было никак нельзя.

Борьба, которую я вел с собой, принимая решение не участвовать в чаепитии и стараясь это решение выполнить, отражалась на том, что я писал. Тут-то как раз я и сочинил сцену, где Барбара, припертая к стенке, отчаявшаяся, объясняется с невозмутимым ироничным Фремптоном. Один раз я заколебался: из сада до меня донесся смех Стеллы, и я увидел мелькнувшее там желтое платье. Значит она все-таки пришла! Я отложил перо и выглянул в окно. Они с Памелой подтаскивали сорняки к склону холма, где пылал костер. Тачка лишком тяжела для Стеллы, надо мне спуститься, чтобы помочь им.

Но я снова вернулся к столу. Настало время для выхода Дженифер. Тут передо мной была трудная задача. Барбара намеренно испортила жизнь этой энергичной, умной и честолюбивой девушке.

А мне предстояло заставить Дженифер простить свою мучительницу и даже вступить в борьбу за нее, причем у зрителей не должно было сложиться впечатления, что Дженифер дура и слюнтяйка. Первоначальный набросок этой сцены никуда не годился. Можно ли вообще написать ее так, чтобы зрители поверили в искренность Дженифер? Конечно, можно' Я знал что юность часто способна на безоглядное сострадание.

Наконец дело было сделано. Я закончил пьесу! Написал «занавес», потянулся как кот, и вышел из кабинета. Подумать только! Уже около шести! Возвращаясь к реальной жизни, я испытывал раскаяние.

Нечего сказать, красиво я себя веду! И почему мне всегда приходится представать перед Стеллой в роли невоспитанного олуха? Ведь это я уговорил ее пойти на тяжелое объяснение с дедом, чтобы приехать к нам, а сам даже носа не высунул, когда она пришла. Как мне заставить ее поверить, что причины у меня веские?

Стелла, стоявшая коленями на мешке, брошенном на траву, была поглощена прополкой. Когда я поздоровался, она взглянула на меня через плечо, улыбнулась и снова принялась рвать сорняки.

— Значит, домашняя битва состоялась и вы ее выиграли, — пошутил я.

— Никакой битвы не было, — ответила Стелла.

Памела толкала перед собой тачку, полную травы, она вывернула ее возле костра, наполнявшего воздух горьким ароматом осени. Дым колебался, сильный ветер прижимал его к земле. Памела вилами складывала траву в кучу.

— Ну что ты скажешь в свое оправдание' спросила она.

Я ответил:

— Такому костру нужно воздуха побольше, — и взяв палку, принялся подсовывать ее сбоку под сучья и траву. — Я вижу, — продолжал я запальчиво, — вы обе рассуждаете, как Лиззи. Раз вы возитесь тут в жаре и в грязи, ваше превосходство неоспоримо, ведь я сижу себе в чистоте и прохладе, в общем, у меня «не работа, а одно баловство».

Стелла повернулась и, выпрямившись, но не вставая с колен, внимательно на меня посмотрела.

— Что мы возимся в грязи, это верно, — улыбнулась она. — Но и у вас вид довольно взъерошенный!

Памела заметила;

— По его прическе всегда можно судить, честно он выполнил свою дневную норму или нет.

— Ладно, — усмехнулся я вставая. — Может ли мой взлохмаченный вид служить мне оправданием?

Стелла снова внимательно оглядела меня и кивнула.

— Думаю, да.

— Очень благородно с вашей стороны, — ответил я. — Конечно, по отношению к вам я поступил возмутительно, но там, наверху, был за это сурово наказан. О, как мне хотелось жечь костры из сорняков! Как хотелось получить к чаю крем, вы-то небось им вволю налакомились, а я обошелся всего лишь скромным сандвичем. Словом, я томился, как мальчишка, которого не пускают играть в крикет, но, видите ли, дело в том, что в это время я заканчивал свою пьесу.

Стелла вскочила на ноги. Я старался произвести впечатление и добился своего. Глаза у нее округлились.

— Вы хотите сказать, что вот сейчас вы дописывали свою пьесу?

Памела тоже повернулась ко мне:

— Правда, закончил? Значит, первый вариант готов? Молодец, Родди!