Сергей Пономаренко - Проклятие рукописи

— Никого я не нанимал! — Голос Павла Семеновича окреп. — И гримуара у меня нет — он находится у молодого человека по имени… — Тут он с ужасом понял, что забыл его имя, и невнятно пробормотал: — Маг!

Девица вновь захихикала, на мгновение улыбка тронула губы мужчины, но он тут же согнал ее.

— Не хочет чистосердечно признаться, идет в отказ. Запиши это и давай его к остальным, в подвал!

Девица щелкнула несколько раз по клавиатуре, достала из ящика стола браунинг и деловито сказала:

— Стул тебе больше не понадобится — давай его туда. — Она открыла незаметную дверь в другую комнату, и он увидел, что она забита множеством стульев. — А нам сюда! — Она открыла еще одну дверь, и он увидел ступеньки, идущие вниз, в темноту и сырость.

Девица щелкнула предохранителем и дослала патрон в патронник.

— Вниз ведут двадцать три ступеньки, — пояснила девица. — Да, это и есть тот самый подвал! Раз ты не хочешь признаваться, ступай вниз!

— Не понимаю — за что?! — в смертельном ужасе выкрикнул Павел Семенович и повалился на пол, не желая идти вниз, откуда нет возврата. — Никого я не нанимал! Я невиновен!

Павел Семенович открыл глаза — он лежал в собственной постели, рядом сопела, иногда всхрапывая, жена Валентина. Все было как обычно, и сон улетел прочь. Но был ли это сон? У него до сих пор сердце колотилось в груди, словно после пробежки. Еще одно такое видение — и инфаркт обеспечен.

Мысли его вернулись к молодому человеку, показавшему гримуар. «Марк!» — Он обрадовался, вспомнив его имя, словно это было гарантией, что сон не повторится. Павел Семенович уже не сомневался, что существует связь между просьбой Марка подержать руку на старинном манускрипте и посетившим его видением. Впервые он искренне обрадовался, что не купил эту колдовскую книгу, и дал себе зарок больше не иметь дела ни с чем, связанным с магией. С этими мыслями он повернулся на бок и мирно заснул, так как до рассвета было еще далеко.

— Не знаю, но мне больше нравится классика — Рембрандт, Рафаэль, Боттичелли, — чем современные экспериментаторы. На мой взгляд, это больше плакатная живопись, ориентированная на стеб. В ней доминируют эффекты, рассчитанные на определенную реакцию зрителя, но нет сопереживания автора, — прервала затянувшееся молчание Таня.

Два дня назад она, не дождавшись звонка от Даниила, взяла номер его телефона у подруг и сама ему позвонила. В его голосе звучали необычные интонации, но она это объяснила тем, что он до сих пор не может прийти в себя после смерти друзей. Решив, что человеку со своим горем нельзя оставаться одному, она нашла подходящий повод встретиться — открывался фестиваль искусств «Гогольфест». Готовилась к встрече, как к первому свиданию, волнуясь и радуясь, но не заметила, чтобы Даниил был ей рад. Он прятал глаза за затемненными стеклами очков, его тон был ровным и холодным, равнодушным, а держался он так, словно отбывал повинность. Но она продолжала считать такое поведение последствием происшедших трагических событий.

Фестиваль проходил в цехах бывшего военного завода «Арсенал», ныне трансформированного в выставочный зал. Реорганизация заключалась в демонтаже и вывозе оборудования, а для произведений искусства оставили голые ободранные кирпичные стены и такой же пол. Но зато размеры помещения и арки потолка поражали воображение. И вся эта громадная площадь была забита предметами визуального искусства — картинами, плакатами, фотографиями, скульптурами. Авторы большинства работ были приверженцами неомодернизма, считали пережитком классическую технику и реализм.

— Ну, не надо так категорически, здесь есть весьма любопытные вещи. Хотя бы тройственные портреты, — вяло возразил Даниил, имея в виду серию портретов, где на одном полотне путем наложения разных цветов уживалось целых три: Че Гевара — Махно — Наполеон, или Монро — Пресли — Чаплин, или Пушкин — Гоголь — Достоевский.

— Это все стеб, — поморщилась Татьяна. — Если бы не подписи, очень трудно увидеть всех троих — одного в лучшем случае, и то лишь намеком.

— А чем тебе не нравятся эти фотографии? Сплошной натурализм! — Даниил указал на вращающийся витраж с подсвеченными фотографиями, где две полностью обнаженные девушки изображали ведьм верхом на метлах в разных позах.

— Порнография! — гневно заявил стоящий рядом гражданин средних лет и такой же наружности. — Голые девки зажали бедрами древки метел, словно прутни!

— Почему — порнография? Ведь девушки, да и сами фотографии очень красивые, — не согласился Даниил. — Автор упорно изображает обнаженных ведьм, меняя лишь натурщиц и позы, иногда для антуража слегка вымазав девиц глиной. Но метлы на всех снимках одни и те же — в этом он постоянен.

Гражданин не стал продолжать спор, лишь сплюнул на пол и пошел дальше.

— Фотографии и в самом деле красивые, но их смысл как произведений искусства я не улавливаю, — высказала свою точку зрения Таня. — И почему вся экспозиция называется «Саман»? Если имеется в виду древний кельтский праздник смерти Самайн, позднее преобразованный в Хеллоуин, то при чем здесь ведьмы?

Даниил лишь недоуменно пожал плечами, не собираясь ломать голову над тем, что автор хотел сказать своими работами. Они прошли в следующий зал.

— О Боже! Какой ужас! — Таня вздрогнула, чуть не натолкнувшись на обнаженного человека из красного пластика, выполненного в натуральную величину.

Еще несколько подобных фигур стояли в зале на полу, на подставках, висели на стенах. А еще на полу лежали бесформенные кучи, изображающие разлагающиеся человеческие тела, так что можно было различить их части. Ко всему здесь имелось звуковое оформление — непрекращающийся грохот, то усиливающийся, то стихающий, нагнетая тревогу.

— Ты же хотела натурализма — здесь он присутствует в полной мере. Хотя сразу возникает вопрос — зачем нам такой нужен? Как по мне, лучше голые ведьмы на метлах. Скульптуры поражают натурализмом. Вон посмотри — классная скульптура, не отличишь от живого человека.

Даниил указал на скульптуру молодого мужчины, стоящую на подставке у стены, для большего правдоподобия одетую в потертые джинсы и синюю рубашку, с небольшим лоскутом волос на затылке.

— Хорошо выполнена! Один к одному, — согласилась Таня и попросила: — Сфотографируй меня с ним — он как живой.

Девушка подошла к скульптуре и прислонилась к ней, ожидая, пока Даниил запечатлеет ее на камеру мобильного телефона. Неожиданно скульптура шевельнулась, и Таня с воплем ужаса отскочила от нее.

— Живая скульптура, — успокоил ее Даниил. — Я слышал, это сейчас практикуется.

— Я не скульптура, — сообщил парень на подставке. — Мой мобильный разрядился, а розетка высоко, шнур зарядки не достает, приходится, стоя здесь, ожидать, пока он зарядится.