Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк

– What s your name? I m Ilya. – Ткнул себя большим пальцем в грудь.

– Илья. Я – Илья.

Теперь она поняла.

– Илия… – повторила с певучим акцентом, улыбнулась, на миг прислонив к груди раскрытую ладонь: – Магдалин.

Голос у неё был низкий, чарующий, без визгливых бабьих ноток. Большая редкость. Но сейчас мелодия этого чудного голоса не вызвала во мне ничего, кроме растерянности и недоумения. Магдалин покачала головой, беспомощно улыбнувшись, словно извинялась за чудовищную нелепость происходящего и за собственное бессилие изменить что-либо.

Что-то мягко выговорив своим волшебным голосом, она жестом пригласила за непонятное сооружение, напоминавшее крышку стола с коротко спиленными ногами, вокруг которого были расстелены коврики и разложено несколько подушек.

– Неплохо придумано. – Заметил я. – Если переберёшь, невысоко падать. Надо будет дома такое устроить, когда вернусь…Потом проводишь до автобусной остановки?

Женщина легко опустилась на коврик возле необычного стола. Плеснула из высокого кувшина в глиняный стакан, протянула мне. По комнате распространился терпкий пряный аромат молодого виноградного вина. Антрацитовые, с искринкой глаза внимательно следили за движениями моих губ и рук. Так смотрят глухонемые, стараясь угадать, о чём ведётся речь. Бред… Я снова подумал о доме, работе, о Магде: Что если это всё же она, но я в расстройстве рассудка вижу не то, что есть на самом деле? Может, взять и завопить во всё горло: «Магда!» – и она отзовётся, пробившись ко мне сквозь мрак помутнённого разума? А что если эта женщина и есть моя Магда, только образ её несколько трансформирован воспалившимся рассудком?

– Магда… – прошептал я. И повторил громче: – Магда! Магда!

– Маг-да? – Растерянно повторила она по слогам.

Но она не была моей Магдой, даже если бы отозвалась на имя. Равно как и она могла называть меня как угодно, но это не значило ничего, кроме очередного правила непонятной игры, в которую меня втянули каким-то непостижимым образом.

– Ладно, – проговорил я с кислым смешком, – Твоё здоровье, Магдалин, кто бы ты ни была.

От волнения или усталости я захмелел удивительно быстро, словно махом осушил стакан хорошей водки. Жестами спросил, нет ли сигареты, но ответом снова была растерянная улыбка и лёгкие покачивания головы. Облом. Чтобы отвлечься от назойливой мысли о куреве, я ещё выпил, налёг на еду, и только тогда почувствовал, насколько проголодался. Тёплый мягкий сдобренный горьковатыми пряностями хлеб таял во рту. Ещё было мясо с кучей зелени и приправ. Женщина, похожая на Магду, полусидела-полулежала напротив меня, облокотившись на вишнёвую подушку с вышитым цветком. Один лепесток сделали отогнутым, словно его трепал ветер.

Женщина молчала. Странное ощущение. Я привык к тому, что женщины болтают много и охотно, даже когда их никто не спрашивает, даже о том, о чём вовсе не стоило говорить. Я смотрел на её плотно сомкнутые тёмные губы, ещё не утратившие соблазнительной припухлости, но уже тронутые тонкой паутинкой едва заметных морщинок. И, интересное дело, мне вдруг отчаянно захотелось говорить самому.

– Красиво. – Указал я на вышивку.

Она смущённо улыбнулась, словно поняла. Наверное, комплиментам не требуется перевод.

– Долго возилась?

Лёгкое пожимание плеч.

– Ты очень похожа на мою девушку, Магду. Внешне. Но она бы так ни за что не сделала. Она любит, чтобы всё сразу. Сегодня и сейчас.

Слова просто пёрли как из кастрюли дрожжевое тесто.

– Готовишь ты вкусно.… Я давно не ел таких лепёшек. Моя бабушка когда-то пекла такие. Наши девчонки давно разучились печь. Зачем, когда можно купить полуфабрикаты? Всё разложено в пакетики, заморожено. Остаётся только разогреть. Всё просто. На всё про всё – несколько минут. Раз-раз – готово. Знаешь, когда я был маленьким, то говорил, что женюсь только на той девочке, которая будет так же вкусно готовить, как бабушка… Смешно, правда? Да ни хрена ты не понимаешь… Бабушка… Это как мама…

– Мама. – Повторила она и покивала с печальной улыбкой.

Мама… Наконец, я нашёл ключевое слово, понятное всем людям на земле.

– Да, мне она была как мама… Она была очень набожной. Постоянно ходила в церковь, посты соблюдала, всё молилась, молилась… А я кричал, что никакого Бога нет. И ведь знал, что делаю ей больно… Зачем я это делал? Почему мы всегда причиняем боль тем, кого любим больше всего на свете, и кто нас любит больше всего на свете? Почему мы это понимаем только тогда, когда уже слишком поздно? Когда не у кого просить прощения за ту боль, и ничего нельзя вернуть?

Зачем я всё это ей рассказывал? Женщина кивнула, горестно вздохнула, словно поняла каждое слово. И, протянув узкую руку, задумчиво и ласково погладила меня по волосам, будто я был не незнакомым тридцатилетним мужиком, а заблудившимся ребёнком. Тоска снова взяла меня за горло мохнатой удушающей рукавицей. Я вдруг почувствовал, как раскисаю. Слёзы хлынули у меня из глаз, заструились по щекам. Я ненавидел себя за эту унизительную слабость, но ничего не мог поделать. Не следовало пить это проклятое вино…

– Я хочу домой. – Твердил я сквозь судорожные рыдания. – Мне страшно. Пожалуйста, помоги мне, Магдалин…

Она вгляделась в моё лицо, будто пыталась понять меня телепатически, минуя языковые барьеры. Затем, будто решившись на нечто важное, пружинисто поднялась, набросила на плечи бордовую накидку грубой шерсти и направилась к порогу, подав мне знак следовать за ней.

– Куда мы идём?

Из её короткой фразы я уловил лишь одно слово, хоть что-то напоминавшее по смыслу. «Равви». Раввин? Она ведёт меня к раввину? Прекрасно. Хоть к далай-ламе, лишь бы поскорее убраться отсюда. Может быть, он говорит по-русски?

Солнце красное, как кровь, неумолимо скатывалось в пустыню, таща за собой ярко-розовый шлейф, окутывая крыши низеньких домов, разрывая о зубцы лысоватых окрестных гор. Казалось, ещё немного – и всё вокруг вспыхнет, как картонный макет, охваченный маревом вечернего пожара. На секунду я замедлил шаг. В жизни не приходилось видеть таких буйных красок, словно созданных воображением сумасшедшего художника. Даже тягостный ужас неизвестности на миг отступил перед этим потрясающим зрелищем.

– Вот это закат, ёлки-палки! Как в кино.

Она улыбнулась, будто всё поняла, и эта улыбка удивительно преобразила её лицо, сделав мягким и немного беззащитным. И я снова подивился её схожести с Магдой, словно повстречал её старшую сестру. Черты Магды были чуть резче, суше, но лицо Магдалин казалось ярче, возможно, оттого, что она была брюнеткой. На лице моей спутницы не было и следа косметики, оно в этом нисколько не нуждалось. Матушка-природа не поскупилась на свои краски, старательно вычернила брови и ресницы, напоила вишнёвым соком губы…