Сергей Пономаренко - Кассандра

Современные Хароны внешне и по возрасту резко отличались друг от друга, напоминая Пата и Паташонка. Мужчина постарше, лет за пятьдесят, был сверкающе лыс, бородат, высок ростом, крупного телосложения, с большими кольцами в ушах, второй — брюнет лет двадцати пяти, очень маленького роста, неимоверно худой, с мелкими, хищными чертами лица — напоминал хорька.

— Что вы здесь делаете? Сюда вход посторонним запрещен! — заорал лысый, зло сверля взглядом незваного гостя.

Леониду показалось, что эта личность ему знакома, особенно кольца. Присмотревшись, узнал его — это был мужчина с труповозки с чудовищно растянутыми мочками ушей. Тем временем платформа дошла до конца и остановилась.

— Вы же на труповозке работаете? Я вас видел… — Леонид не спешил уходить.

Рабочие тем временем поставили закрытый гроб на тележку.

— Вы что — глухой?! Немедленно уходите! — угрожающе произнес лысый, при этом затряслись борода и кольца в ушах, а хорек засмеялся противным смехом, добавив:

— Братан, может, ты замерз? Так мы тебя сейчас отогреем в печи вместе с этим жмуриком!

Леониду стало жутко: в подвале они были одни, и этой странной парочке ничто не мешало воплотить свои угрозы в жизнь. У него похолодела спина, но, к своему ужасу, он так и не смог тронуться с места, как будто его пригвоздили. Вместо этого он снова невнятно пробормотал:

— Я вас видел на труповозке… Вчера вы друга моего отвозили в морг с Подола — он газом отравился.

Лысый, еще мгновение назад готовый метать молнии из глаз, вдруг изобразил на лице улыбку:

— Растущая дороговизна жизни заставляет разрываться на части, чтобы заработать на кусок хлеба насущного с маслом…

— И с икрой, — добавил хорек.

— Цыть, — осклабился лысый. — Любой труд благороден…

— Если за него платят «хеви метал», — вновь вставил хорек. — И не цыкай на меня, Баха!

— Прости меня, брат, — произнес лысый. — Поехали, а то мы и так задержались. — Затем обратился к Леониду: — Не желаешь ли взглянуть на печь?! Очень любопытное зрелище, скажу я тебе! Бывает, мертвец так кочевряжится в огне, что создается впечатление, будто он ожил и собирается покинуть огненную юдоль, но дверцы мешают.

— Спасибо, но нет, — вздрогнул от омерзения Леонид. — Баха… Я знал художника, которого звали Бака.

— Ты знал Баку?! — затряс бородой от удивления лысый. — Он расписывал нам интерьер крематория, а не так давно отсюда отправился на небо.

— Если тебя печь не интересует, то не пошел бы ты… на выход?! — зловеще оскалился хорек. — Нам работать надо!

— Извините, я ухожу. — Леонид, вновь обретя способность двигаться, пошел по коридору назад, слыша, как за спиной заскрипела тележка, транспортируя покойника в противоположную сторону.

Выйдя наружу, в нескольких шагах от этой двери он обнаружил вход в помещение администрации крематория. Он оказался в небольшом коридорчике с четырьмя дверьми. Три двери были закрыты, а за четвертой обнаружилась маленькая комнатка-кабинет, в которой сидел худощавый мужчина лет сорока и сосредоточенно что-то писал, не обращая внимания на вошедшего. Его гладко выбритая голова блестела в лучах солнца, проникающих через небольшое окно за его спиной, создавая ощущение сияющего ореола вокруг шарообразного черепа.

«Лысый внизу, лысый наверху, еще не хватает лысого в траурном зале! Просто засилье плешивых в этом мрачном заведении!» Леонид громко кашлянул, привлекая внимание.

— Приехали? Добро пожаловать, — вежливо произнес мужчина, не поднимая головы и не переставая писать. — Скажите ваш номер заказа и время, на которое вам назначено.

— Я только хочу сделать заказ на кремацию, — пояснил Леонид.

— Заказ делается не у нас, а в бюро ритуальных услуг. Так что великодушно извините. Там сделаете заказ, оплатите, а у нас производство.

— Понял… — Леонид не спешил уходить, желая утолить свое любопытство. — У вас прекрасно оформлен ритуальный зал, отлично подобранная цветовая гамма вызывает ощущение гармонии, успокаивает душу, если особенно не приглядываться к сюжетам, которые, честно скажу, оставляют желать лучшего: слишком фантасмагорические, мрачные… Мне показалось, что в них присутствует нечто восточное, скажу точнее: веет индийскими мотивами.

— Вы заметили? — радостно встрепенулся лысый мужчина, прерывая свое занятие и впервые взглянув на посетителя. У него было загорелое продолговатое лицо с кривым хищным носом, толстые, немного вывернутые губы и ярко-голубые глаза, которые засветились, как сапфиры, в солнечных лучах. — Правда, красиво? А сюжеты, если всмотреться в них, нагнетают страх прикосновения к непостижимому. Художник хотел показать, что красота не зависит от содержания сюжета, важно его восприятие, хотя бы в первый момент. Даже смерть может быть красивой. Бог присутствует во всех явлениях. Однако нам легко видеть божественное в приятных, красивых формах и очень трудно признать божественное начало во всем губительном, уродливом и грязном. Таким образом, наш ум находится в плену двойственности, и мы не в силах насладиться безграничным Единством, а значит, истинной красотой. Поэтому…

«Философ, да и только. Если его не остановить вопросами, то я здесь застряну на бесконечно долгое время, пока не сойду с ума от его рассуждений».

— Мне показалось — поправьте, если я ошибаюсь, — что к этому приложил руку художник Бака Смертолюбов. Чувствуется его стиль.

— Вы абсолютно правы — интерьер оформил Бака. Мне пришлось долго уламывать руководство, чтобы с ним полностью рассчитались, — они его не поняли, даже хотели с ним судиться за «мазню стен» — извините, но так они назвали его произведения, однако в итоге примирились, хотя урезали гонорар до невозможности.

— А что вы можете сказать о самом художнике? Его несколько необычная тяга к таким странным сюжетам, наверное, как-то отразилась и на его личности? Может, он был, как говорится… того?

— Нет, что вы! Нет! Он был абсолютно здоровым человеком, возможно, чересчур проницательным.

— Проницательным? Он что, заглядывал в будущее? Или в его картинах есть нечто такое, что сразу не бросается в глаза, но имеет глубокий смысл? Как в картине Дали «Предчувствие гражданской войны».

— Скорее, второе — его картины необычны и имеют силу.

Леонид вздрогнул: этот человек повторил слова Эльвиры о силе картин. Как она проявляется? Или видения, приходящие к нему ночью, все же связаны с картинами Смертолюбова?

— А как эта сила картин проявляется? — напрямую спросил Леонид.

— Это невозможно объяснить, это надо почувствовать. — Мужчина, внезапно охладев к разговору, вновь начал писать.

«Судя по его высказываниям, не иначе как философский трактат пишет. Спешит, хочет оставить как можно больше писанины в назидание последующим поколениям».