Мария Барышева - Говорящие с...

- А баба-то голая!

- Но это же Венера, котик! - возмутилась жена.

Котик заметил, что от этого она не становится менее голой, но он, впрочем, ничего против не имеет. А когда на стол водрузили вместительные вазы, обложенные льдом и до краев наполненные черной и красной икрой, замечание сделала уже Тася, заявив, что это пошлость. Аркадий Алексеевич сказал, что это не пошлость, а икра - а икры, как известно, должно быть много, и пошлостью в данном случае является шпинатная лапша и суп из водорослей. Принаряженные дети лениво слушали привычную перебранку. Двоим из них хотелось на дискотеку. Третьему хотелось спать, и он этого не скрывал.

- Не поужинать ли Севочке в своей комнате? - вложила Тася в ухо мужу осторожный шепоток. На этот раз Аркадий Алексеевич закрыл оба глаза, что служило у него признаком величайшего раздражения, и Тася поспешно отодвинулась, тоже, впрочем, раздраженная. Двое из детей были их собственными, Севочка же был племянником Аркадия Алексеевича и возмутительным образом не подходил ни под празднество, ни под убранство столовой. Севочка был семнадцатилетним олигофреном - тихим, безопасным, с мягкими волосами и удивительным взлетающе-умиленным выражением лица, с походкой балетного лебедя и скрюченной левой рукой, прижатой к груди, словно он прятал что-то ценное. Говорил он мало, выходил из своей комнаты редко, и Тася не понимала, почему муж не отправит его в какое-нибудь заведение для больных церебральным параличом, а держит в доме рядом со своими здоровыми и еще психически незрелыми детьми. Она не раз заводила разговор на эту тему, и всякий раз Аркадий Алексеевич закрывал оба глаза.

Вскоре начали собираться гости, запорхали поздравления, поцелуи, смешки, короткие незначительные фразы. Шелестели обертки и платья, отодвигались стулья. Усаженный за стол и повязанный салфеткой Севочка серебряной ложечкой извлекал из своего бокала осторожный задумчивый звон, изредка зевая. Наконец, все расселись, всем налили, и Аркадий Алексеевич встал, дабы провозгласить тост. Его дочь, чье лицо все это время хранило предельно скучающее выражение, постучала Севочку по плечу и почти насильно всунула ему в пальцы бокал с газировкой.

- Сейчас будем чокаться, динь-динь, Сева, понимаешь?! - прошипела она. - Только не раскокай рюмку, как в прошлый раз, горе! Тихонько динь-динь, понял?

- Я хочу смотреть телевизор! - потребовал Севочка.

- Да посмотришь еще свой дурацкий телевизор! Поздравишь тетю - и посмотришь!.. Да не клади ты локти в тарелку!

- Тихо там! - с грозным весельем прикрикнул Аркадий Алексеевич и подбоченился, после чего принялся произносить длинную поздравительную речь, простроченную бесчисленными "ну" и "короче". Гости, вначале слушавшие почти с собачьим вниманием, постепенно расслабились, начали отвлекаться, кто-то уже что-то шептал соседу на ухо, послышались рассыпчатые смешки, все еще вещавший хозяин дома покосился в ту сторону, и в этот момент произошла катастрофа, которая до сей секунды казалась немыслимой. Потому что ничего подобного не только не происходило раньше, но и вообще не могло произойти. В любом случае все пострадавшие так и не поняли, что, собственно, случилось, но почти все они готовы были поклясться, что тяжелый дубовый стол не шелохнулся, не просел, столешница не накренилась, никто не наклонял, вернее, не пытался наклонить стол и не тянул шутки ради за скатерть, свисавшую с краев столешницы кружевными фестонами. Ничего этого не было.

Но только все вдруг поехало в разные стороны.

Опрокинулись и с грохотом покатились бутылки, извергая свое содержимое на снежную скатерть и сметая по дороге сияющий хрусталь. Величественно и тяжело, словно придворные дамы в годах, заскользили к краю две супницы и, перевернувшись, отмерили коленям и животам гостей щедрые порции камбоджийского кокосового супа и семгово-раковой ушицы. Посыпались во все стороны серебро и фигурные тарелочки, чье-то платье со стразами искусно украсилось жареными осьминогами, чей-то пиджак принял на себя смачный шлепок теплым лососевым салатом. Прежде чем Тася успела вскочить, одна из ваз с красной икрой промчалась по столешнице со скоростью гоночного автомобиля и вывернулась на ее новое платье, покрыв синий атлас толстым слоем блестящих икринок и придав ему совершенно неповторимый вид. Ее дочь успела автоматически вскинуть перед собой руки, защищаясь от другой вазы, но та, ударившись о них краем, подпрыгнула, и черная икра хлынула в ее декольте. Запрыгали во все стороны фаршированные перепелки и гигантские мидии, словно спасаясь бегством. Севочка пронзительно завизжал, получив чувствительный удар порционным гусем в сметанном соусе. Румяный поросенок уже в воздухе отделился от блюда, на котором возлежал, и радостно влетел в чьи-то нечаянные объятия, немедленно пропитав их жиром. Дождем посыпались закуски и закусочки, соусники строем подъехали к краю и лихо ринулись вниз. Самыми последними стол покинули ледяные статуи, расколовшись на полу с печальным треском. Скатерть, безнадежно утратившая свою девственную белизну, покойно обнимала столешницу еще доли секунды, после чего неумолимо заскользила вправо и, порхнув, накрыла нескольких гостей, которые с испуганными воплями и руганью забарахтались под ней, вздувая льняную поверхность фантастическими буграми. Вокруг стола воцарился кавардак, а он стоял, поблескивая под бронзовой люстрой, массивный и прекрасный, словно античный атлет, сбросивший с себя ненужные одеяния, и рядом с ним стоял Аркадий Алексеевич, все еще сжимавший бокал в вознесенной застывшей руке.

- ..!!! - сказал он и уронил бокал на столешницу.

И не нашлось ни одного человека, который бы с ним не согласился.

* * *

Эша остановилась в Дальнеозерске исключительно с целью переночевать. Дальнеозерск был довольно милым маленьким городком, но лишь одним из многих, отделявших ее от конечной точки назначения. Ейщаров приказал ей двигаться без спешки и при каждой остановке тщательно наблюдать - не произойдет ли "чего-нибудь", и Эша, честно следуя приказу, сняла номер в частной гостинице и пошла прогуляться в поисках "чего-нибудь", до сих пор не в силах понять, как ей научиться отделять нужные "что-нибудь" от совершенно бесполезных, на которые она нередко попусту тратила время. Вон сцепились спаниель и французский бульдог, а хозяйки, отчаянно вереща, пытаются их разнять. Вон на скамейке хохочет молодежная компания. Вон кто-то шлепнулся с велосипеда. Вон мужчина и женщина ругаются возле машины. Вон идет девушка в очень короткой юбке и с очень кривыми ногами. Вон в кустах кто-то храпит. Вон парочка целуется. К кому подходить, чей разговор подслушать - ведь она всех их увидела, на всех обратила внимание. Какая из этих нитей может стать путеводной или нет ее здесь вовсе? Опять полагаться на случайность? В последнее время эта мысль Эшу отчего-то оскорбляла, будто она была неразумным щенком, которого рука Судьбы встряхивает за шкирку и разворачивает в нужном направлении. Ой, только не дай бог сказануть такое Ейщарову! Моральный садист! Вы будете получать сведения, Эша... ага, конечно! Езжайте в Череповец. А что там? А вот вы мне и скажете, Эша. И Эша устремилась.