Е. Бирман - Застолье теней

Следующие 20 минут фильма посвящены возникновению и развитию ненависти матери к ребенку (мальчику) — плоду насилия. Когда в вертолетной катастрофе теряет жизнь и отец детей, становится ясно, что мать собирается устроить гибель в горах своего к тому времени пятилетнего сына, которого, компенсируя ненависть к нему матери, опекает и отчаянно любит старшая сестра.

И здесь ехидным Пирующим почудился плагиат. Все та же Блинда пересказала Жующим содержание рассказа Сомерсета Моэма «Непокоренная», в котором французская девушка утопила в ручье новорожденный плод, результат изнасилования ее немецким солдатом. Но тут мнения разделились. Дама без бровей и с подвижным ртом не согласилась. Так каждое кинематографическое рождение позднего ребенка и каждое убийство брата придется считать плагиатом библейских историй, сказала она. Ее поддержал Бруталюк, упрямо наклонив голову.

Наконец, матери, тренирующей своих детей на скалах, удается сделать так, чтобы мальчик сорвался. Но он не гибнет, потому что обрывок перетертой его матерью веревки попал в трещину скалы, притормозив падение, и мальчик успел ухватиться за выступ и нашарить опору сначала одной, а затем и другой ногой. (В этих сценах на скалах обильно и с толком эксплуатируются и красота самих скал, и напряженная динамика человеческих тел. У Голливуда нет и никогда не будет соперников в таких вещах.) Мать уходит за помощью, полагая, что рука ребенка ослабнет и не выдержит напряжения и он рано или поздно сорвется. Но на помощь ему приходит сестра. Добравшись к нему сверху, она начинает парный спуск с братом по скале с одной только веревкой, без крючьев, которые все остались у матери. Несколько минут тоже превосходно снятого спуска с неполной страховкой двух детей составляют один из самых напряженных и волнующих эпизодов фильма. Во все время спуска мальчик твердит сестре, что она зря спасает его, которого не любит мать. Сестра не отвечает, но ее сверхчеловеческие усилия служат ответом брату.

Вскоре становится ясно, что за несколько метров до спасения мальчику недостанет роста, чтобы закончить спуск, и его сестра спускается одна, но, увы, — в соседнюю низину. Теперь она должна обежать отрог, чтобы оказаться внизу под отвесной скалой и принять прыжок мальчика. Почти десять минут задыхающегося бега девочки сняты блестяще. Силы ее брата на исходе, когда появляется сестра. Он прыгает, и она смягчает его падение. В кинозале в это время нет «плохих» зрителей, есть только «хорошие». В этот момент Распорядитель Столов имеет полное право гордиться сходством своих чад с их Создателем.

Вскоре появляется мать, чтобы забрать тело погибшего, по ее расчетам, сына. Увидев ее, мальчик кидается к обрыву, но сестра удерживает его. Финальная, снятая крупным планом сцена этой горной мелодрамы показывает обнявшихся детей и глядящую на них мать. Слышен звук вертолета спасателей, вызванного матерью. Но к его жужжанию примешивается другой звук. Все трое поднимают головы и видят сходящую на них снежную лавину.

Таков фильм, о котором господин Гликсман сказал, что какова жизнь, таково и искусство.

За столом эта троица продолжает вести себя в духе сценария: сестра подкладывает мальчику еду на тарелку, учит его хорошим манерам. Мать, обожающая девочку, смотрит на них всегда из-за дальней стороны стола. Мальчик часто плачет, но никогда не плачет сестра, прижимая его голову к своей тоже детской еще груди. И тогда, только тогда наполняются старческими слезами глаза Распорядителя Столов.

Сегодня первое дежурство недавно умершего Джеймса Бруталюка, из-за каких-то организационных неполадок временно посаженного за один стол со староумершими, но так и оставленного там, чтобы не травмировать его дополнительной сменой обстановки. Шашлыки ему удались, но рис переварен, овощи нарезаны слишком крупно. К тому же он уловил взгляд Блинды на свои ногти, под которыми действительно не совсем чисто. В нем понемногу нарастает ярость, которая никуда не делась со смертью. Он держит бычью голову так, будто она способна существовать отдельно от тела. Понимая, что претензии к нему справедливы, Бруталюк ищет лазейку, чтобы взорваться. Не находя таковой, он вспыхивает, но не во всю мощь, а как будто по частям шипит и загорается заключенный в нем порох. Он находит способ, как придать мелким вспышкам значение, которое соответствовало бы всей его внушительной фигуре с мощной головой. Он нападает не на Жующих, а на самого Распорядителя Столов и установленные им порядки.

— Я не повар, — говорит он якобы сдержанно, — я механик. Я знаю, как режут металл, а не овощи. И я не мясник.

Распорядитель Столов не отвечает ему, понимая психологические трудности акклиматизации нового переселенца. Бруталюку же понятно, что его заносит, что он уже не остановится, как не умел останавливаться в подобных ситуациях при жизни. Это почувствовали и Пирующие. Слово «аннигиляция» было у всех на уме.

Когда Бруталюк сказал, что он не мясник, взгляды Пирующих потянуло к тазу с Мясом. Обычно ангелы под руководством Распорядителя Столов осуществляли косметическую сборку попавших в тяжелые переплеты, например сгоревших заживо или раздавленных в автомобильных катастрофах, но этого бывшего человека, вернее то, что от него осталось после устроенного им взрыва, Распорядитель Столов уложил в пластмассовый таз и так усадил к столу. Таз был поставлен на стул, и седая дама, посвятившая жизнь поискам причин, толкающих этих несчастных на отчаянные поступки, определена была Распорядителем Столов кормить инвалида супами через воронку. Другие старались не наблюдать за сценой кормления, но иногда скашивали глаза, глядя скорее на руки седой дамы.

— Пор-рядочки, — якобы сдерживая себя, сказал Бруталюк, и руки его дрожали, — телевизора обыкновенного и то нет.

Дама без бровей и с быстрым ртом прыснула в кулачок. Все за столом заулыбались, и Бруталюк начал успокаиваться.

— Непереносимость достижений земного технического прогресса в Застолье — чушь, — шепнул господин Гликсман сидевшей сегодня рядом с ним Блинде, пока за столом царил легкий шумок обсуждения только что окончившегося скандала.

Она сделала удивленное лицо.

— Он задумал однажды эту вечную пирушку, — поясняет господин Гликсман, — и упрямится, защищая ее целесообразность и ценность для мертвых, но в рамках такого времяпрепровождения как можно развить здесь хотя бы то же телевидение? Мы ведь не глупцы — видим: в Застолье легко доставляют готовую земную продукцию, благодаря чему у нас есть этот стол, пластмассовые ложки, ножи и вилки, довольно приличные стулья, посуда, продукты, наконец. Не ангелы же производят и выращивают все это, — засмеялся господин Гликсман, — но всего того, что требует активной человеческой деятельности на местах, здесь быть не может.