Дин Кунц - Гиблое место

Хоть бы какая-нибудь зацепка!

Чтобы сгоряча не прошляпить след, Золту приходилось сдерживать досаду и ярость. Но ярость копилась, а избыток ярости всегда отдавался в душе Золта жаждой крови. Кровь — вот вино, достойное мстителя. Только кровь утолит его бешенство, остудит его гнев и хоть на краткий срок успокоит мятежную душу.

Когда, обыскав спальню Дакотов, Золт перебрался в ванную, он не просто желал крови — он уже не мог без нее обойтись, как без воздуха. Взглянув в зеркало, он поначалу не увидел своего отражения — стекло затянула багровая пелена, будто не зеркало перед Золтом, а иллюминатор корабля, плывущего по кровавому морю преисподней. Но наваждение длилось недолго: пелена растаяла, Золт увидел свое лицо и поспешно отвел взгляд.

Нет, нельзя так распускаться. Золт стиснул зубы и принялся ощупывать ручку крана над умывальником. Найти, найти во что бы то ни стало…

Комната в мотеле, где остановились Дакоты, приехав в Санта-Барбару, была большая, чистая, тихая и не раздражала кричащей безвкусицей стиля и цветовых сочетаний, какую встречаешь почти во всех американских мотелях. И все же в другой обстановке Джулия, возможно, перенесла бы страшный удар, который на нее обрушился, более стойко. Здесь же, в этой чужой, безликой комнате она не находила себе места от боли.

Сначала она действительно считала, что с Томасом все в порядке, — просто у Бобби опять разыгралось воображение. Телефон стоял на тумбочке, Бобби звонил, присев на край кровати, а Джулия устроилась в кресле рядом с ним. Когда записанный на ленту голос повторил, что связь со Сьело-Виста нарушена из-за неполадок на линии, Джулия слегка забеспокоилась, но что брат жив и здоров, она не сомневалась.

Вслед за тем Бобби позвонил в агентство. Вместо Хэла к телефону подошел Ли Чен. Бобби, оцепенев, слушал его рассказ, изредка вставляя отрывистые замечания, и Джулия поняла, что этой ночью произошли события, которые трещиной пройдут через ее жизнь, что безоблачные деньки остались в прошлом, а на будущем лежит мрачная тень. Бобби стал задавать Ли вопросы. Джулия заметила, что он прячет глаза. Так и есть, она не ошиблась. Сердце забилось чаще. Наконец Бобби взглянул на нее, и Джулия прочла в его взгляде такую муку, что не выдержала — потупилась. Из скупых вопросов Бобби трудно было догадаться, что же все-таки случилось. А может, Джулия просто боялась угадать.

Разговор подходил к концу.

— Нет, Ли, ты действовал правильно. Так и продолжай. Что? Спасибо, Ли. Ничего, ничего. Мы уж постараемся не падать духом. Как-нибудь переживем.

Бобби положил трубку, зажал руки между коленей и опустил голову.

Джулия ни о чем не спросила, как будто неведомая трагедия, о которой рассказал Ли, — не больше чем слова и, если расспросами не накликать беду, все обойдется.

Бобби опустился на колени возле кресла Джулии, взял ее за руки и ласково их поцеловал.

Итак, произошло самое страшное.

— Томас погиб, — тихо произнес Бобби. Джулия догадывалась. Она призвала все свое мужество, но слова Бобби сразили ее наповал.

— Бедная моя Джулия. Вот горе-то. Но это еще не все.

Бобби рассказал про смерть Хэла.

— А перед самым моим звонком Ли узнал, что Клинт и Фелина тоже мертвы.

Это известие добило Джулию. Хэл, Клинт, Фелина, люди, которых она бесконечно любила и уважала! И как было не восхищаться стойкостью глухонемой женщины, которая вопреки своему изъяну жила самой что ни на есть полноценной жизнью. Джулия мучилась от того, что вынуждена горевать обо всех троих вместе, — следовало бы оплакать гибель каждого в отдельности, они того заслуживают. Угнетало ее и то, что скорбь, вызванная их гибелью, была лишь бледной тенью того горя, которое она испытывала при мысли о Томасе. Иначе и быть не могло, но Джулия упрекала себя чуть ли не за бездушие.

У нее перехватило горло. Выдохнув, она неожиданно всхлипнула, так не годится. Самое главное — не раскисать. Сейчас, как никогда, нужно быть сильной. Нынешние убийства — только начало, стоит утратить присутствие духа — скоро черед дойдет и до них с Бобби.

Стоя на коленях возле кресла, Бобби описывал обстоятельства трагедии. Дерек тоже убит. Не исключено, что погиб еще кто-нибудь из обитателей интерната. Джулия крепко сжимала его руки. Славный, добрый Бобби: если бы не он, она бы этого кошмара не перенесла. Комната перед ее глазами расплывалась, но Джулия сдерживала слезы. Однако взглянуть мужу в глаза она еще не отваживалась. Знала: один взгляд — и она не выдержит.

Бобби закончил рассказ.

— Это наверняка брат Фрэнка, — сказала Джулия. Бобби изумился: никогда еще ее голос так не дрожал.

— Похоже на то.

— Но как он узнал, что Фрэнк — наш клиент?

— Ума не приложу. Он видел меня на пляже в Пуналуу…

— Да, но вы от него ушли. Как же он мог выяснить, кто ты? А Томас… Господи, как же он про Томаса пронюхал?

— Нам неизвестна какая-то существенная подробность. Без нее мы не получим полной картины.

— Чего этому подонку надо?

Бобби разобрал в скорбном голосе жены гневные нотки. Это хорошо.

— Он гоняется за Фрэнком. Семь лет Фрэнк скитался в одиночку, отыскать его было не легче, чем иголку в стоге сена. Теперь у него есть друзья, и Золт надеется, что кто-нибудь из них случайно наведет его на след брата.

— Когда я согласилась взять это дело, я подписала Томасу смертный приговор.

— Ты не соглашалась. Мне пришлось тебя уламывать.

— Это я тебя уламывала, а ты упирался.

— Ладно, будем считать, что вина лежит на обоих. Хотя, по-моему, в случившемся вообще никто не виноват. Мы всего-навсего приняли предложение клиента, а дело… дело вон как обернулось.

Джулия кивнула и впервые за все время разговора взглянула мужу в лицо. Оказывается, твердость в его голосе была обманчивой: по щекам Бобби катились слезы. Занятая собственным горем, она совсем забыла, что погибшие были не только ее, но и его друзьями. И Томаса он любил почти так же крепко, как она. Джулия снова отвела глаза.

— Тебе лучше? — спросил Бобби.

— Нельзя мне теперь сырость разводить. Я хочу как-нибудь потом поговорить с тобой о Томасе — какой он был добрый, мужественный. Знал, что не похож на других, а держался молодцом, никогда не жаловался. Сядем вдвоем и поговорим. Не дай бог его забыть. Ведь памятника Томасу не поставят. Будь он знаменитость какая-нибудь — тогда конечно, а Томас просто незаметный паренек, каких много. Ничего выдающегося не совершил, единственное его достоинство — чистая душа. Но мы с тобой и без памятника его не забудем. Он будет жить в наших воспоминаниях, правда?

— Правда.

— И тогда он не умрет… пока живы мы. Но об этом потом, на досуге. А сейчас надо позаботиться, чтобы нас не постигла участь Томаса. Этот мерзавец, наверно, уже подбирается к нам.