Виктория Борисова - Ожидайте перемен к лучшему

Клава, кажется, поняла и чуть смягчилась:

– В сортир, что ль, ходил? Ну ладно, давай топай в палату, живо!

Мужчина согласно закивал и двинулся по коридору, медленно переставляя ноги, шаркая казенными тапочками по истертому линолеуму. Он радуется, что все так легко обошлось и проступок его остался ненаказанным. После свидания с луной хочется унести ее свет с собой, словно воду из чистого источника, и потом пить долго-долго, по капельке. Когда-то давно, еще совсем маленьким, он так же носил в ладошках, сложенных ковшиком, холодную, кристально прозрачную воду из родника в Ломановке – маленькой деревушке, где папа с мамой снимали дом на лето…

Он давным-давно позабыл и родителей, и друзей, и даже собственное имя, но лишь иногда, в такие вот лунные ночи, картинки из прошлой жизни – той, где он был еще человеком, а не безнадежным шизофреником, пожизненно упрятанным за высокий забор, подальше от глаз людских, – ненадолго всплывают в памяти.

Сергей Белов появился на свет тридцать три года назад, такой же, как и сейчас, теплой летней ночью. Когда новорожденного впервые принесли кормить, мать удивилась – такая сосредоточенность была в крохотном младенческом личике, словно ребенок прислушивался к чему-то далекому и недоступному для окружающих, а глаза – огромные, светло-серые, почти прозрачные – смотрели сквозь нее.

– Держи, мамаша! – Нянечка протянула туго спеленутый кулек. – Да не так, снизу рукой придерживай.

– Он так смотрит! – поежилась мать. – Даже страшно.

– Ох, сказанула! – рассмеялась нянечка. – Новорожденные все такие. Он тебя и не видит еще толком! Ничего, подрастет и будет как все.

Но вышло иначе. Поначалу Сережа и вправду рос, как остальные дети, в положенный срок научился ползать, потом ходить, но говорить не мог почти до трех лет – только мычал да показывал руками, что хочет. Отец часто хмурился и повторял с досадой – прямо немтырь какой-то! Мама даже забеспокоилась, не глухой ли он, повела ребенка к врачу, но мальчик исправно реагировал на звуки.

– Ничего, перерастет! – вынесла свой вердикт участковый педиатр. – Играйте с ним больше, разговаривайте, стихи там учите, песенки…

Мать только с сомнением покачала головой. Ей и самой очень хотелось поверить, что все будет хорошо и мальчик «перерастет», но какая-то часть ее разума точно знала, что это не так.

Совсем не так.

Говорить Сережа в конце концов действительно научился, причем как-то сразу, в один день, будто ждал определенного срока. Какое-то время он казался совершенно нормальным ребенком – ласковым, веселым и добрым, охотно играл с другими детьми. Летом, уезжая на отдых в деревню, он мог часами наблюдать за стрекозами, порхающими над прудом, или лягушкой, прыгающей по дорожке, и неизменно был жалостлив ко всему маленькому и слабому – бездомному котенку, ежику, что случайно забрел однажды на дачный участок, даже головастиков никогда не ловил, как другие мальчишки, – жалко было.

Но иногда с ним случалось нечто странное. Мальчик ни с того ни с сего впадал в оцепенение и застывал неподвижно, устремив взгляд куда-то в пространство. Иногда выражение его лица менялось, он то улыбался, то хмурился, то вдруг беспричинно начинал плакать, и мать задавалась вопросом: что он видит там?

А видел он много странного и удивительного… В какой-то момент Сережа стал замечать, что тела других людей окружает легкий светящийся ореол – у каждого свой, особенный, ни на что не похожий. У детей оболочки были яркие, переливающиеся всеми цветами радуги, у взрослых, как правило, в них преобладал какой-нибудь один цвет, у стариков они становились тусклыми, будто вылинявшими, окружали их сероватой мутной пеленой. Иногда, у самых дряхлых или тяжелобольных, они отслаивались кусками и висели, точно лохмотья…

Смотреть на эти оболочки (про себя Сережа называл их цветными пленками) было очень интересно, гораздо интереснее, чем на самих людей, но порой выходило на свет такое, чего лучше бы и не видеть.

Однажды жарким летним днем Сережа с мамой отправился за квасом для окрошки. К бочке выстроилась длинная очередь, и, когда возвращались назад с трехлитровой банкой в авоське, оба чувствовали себя усталыми и разморенными. Хотелось поскорее прийти домой, выпить холодненького, посидеть на балконе в тени вьющихся растений, что мама высаживала в ящиках каждый год.

У подъезда на лавочке сидел сосед по дому, пенсионер Ивакин. Других стариков – его компаньонов по домино и длинным разговорам – поблизости было не видно, и он маялся от жары и скуки.

– Здравствуйте, Зоенька! – окликнул он Сережину маму. – Погодка-то какая сегодня! А мальчик ваш как вырос – прямо и не узнать… Давно ли еще вот такой был, а сейчас – просто молодец!

Сережа рассматривал камешки под ногами. Он заметил в пыли маленькое зеленое бутылочное стеклышко, сверкающее на солнце, словно драгоценный камень, и теперь раздумывал: как бы подобрать его половчее, чтобы мама не заметила?

– Ну здравствуй, здравствуй, герой! – Сосед серьезно, как взрослому, протянул ему руку. – И сколько ж тебе годиков?

– Поздоровайся с Петром Степанычем, Сережа! – сказала мать. – Будь вежливым мальчиком.

Сережа послушно поднял голову и хотел было уже сказать, что скоро ему исполнится пять лет, но, посмотрев на соседа, вдруг забился в истерике. Лицо этого гражданина – полное, упитанное и вполне как будто располагающее и приятное – превратилось вдруг в отвратительную голову монстра, покрытую зеленоватой чешуей и бородавками. Изо рта его торчали длинные желтые клыки, и кожные складки нависали над воротничком аккуратной белой рубашки… Потом мертвенное дымчатое сияние постепенно окутало его с ног до головы и глаза загорелись кроваво-красным, хищным огнем. Это было так страшно, что Сережа заплакал, закричал благим матом и все пытался закрыть лицо ручонками.

Мать почему-то смутилась и поспешила увести его домой.

– Это он на солнце, наверное, перегрелся! – говорила она жалким, извиняющимся тоном, словно стыдилась чего-то. – Головку напекло…

Сережа, конечно, не знал, что служил когда-то Ивакин следователем МГБ и разоблачал врагов народа, славился умением добывать показания у самых строптивых и несговорчивых, не желающих сотрудничать со следствием. Поработал он немало, а теперь вот доживает век на пенсии, наслаждается заслуженным отдыхом и почтенной, уважаемой старостью, детишек в школе на слетах уму-разуму учит. Про то, как бить резиновой палкой по почкам или сапогом – по голени, там, где кость почти на поверхности, он, конечно, рассказывать не стал бы…

Видение появилось и исчезло, но с тех пор Сережа старался избегать соседа, побыстрее проходить мимо, если тот сидел на скамеечке во дворе, и уж во всяком случае никогда не встречаться взглядом.