Виктория Борисова - Ожидайте перемен к лучшему

В другой раз конфуз случился на детской площадке, когда Сережа мирно играл с Сашей Кусковым – сыном соседки Гали. Мальчишки с упоением катали пластмассовые грузовики, нагружали и разгружали песок, а мамы сидели на лавочке рядом и оживленно беседовали.

Женщины не то чтобы дружили, но иногда забегали друг к другу по-соседски попить чайку, посплетничать, нередко одалживались солью, луковицей или пятеркой до получки… А сейчас жмурились на солнце, радуясь теплому и ясному воскресному дню, и обсуждали то вязаные джемпера из журнала «Работница» (ажурная вязка, с накидами, и плечо спущено!), то рецепт приготовления салата «Мимоза».

Ничто не предвещало неприятностей, когда Сережа побледнел и застыл на месте на несколько секунд, а потом вдруг схватил ведерко и принялся поливать Сашу водой из лужицы.

– Ты что делаешь! – Галя подскочила и бросилась к сыну. – Ты что делаешь, хулиган? Рубашка совсем новая, стирай теперь!

Сережа все так же смотрел перед собой остекленевшим, неподвижным взглядом и упорно повторял:

– Огонь! Он горел…

Через пятнадцать лет, в декабре девяносто четвертого, когда Кантемировская мотострелковая дивизия войдет в разбомбленный, пылающий Грозный, раненый сержант Александр Кусков не успеет выбраться из подбитого БТРа и сгорит заживо. На похоронах, когда привезут цинковый гроб, в памяти матери на секунду всплывет детская площадка, застывшее, словно маска, Сережино лицо и его слова. Ну как он мог знать еще тогда о будущей Сашиной судьбе? Она быстро отогнала эту нелепую мысль, да еще недоброе чувство шевельнулось к сыну соседки. Ну, псих, шизофреник, мало ли что он скажет? Ему-то на войну не идти, а убивают других, здоровых, кому жить бы да жить…

Но все это будет потом, а пока никто и представить себе не мог, что мальчикам, рожденным в мирное время, доведется воевать в своей же стране, убивать и умирать по приказу и мамы снова будут получать похоронки.

В последний год перед школой отец купил Сереже набор разноцветных кубиков с буквами и цифрами, и Сережа охотно играл в них, учился складывать слова. Правда, цифры почему-то занимали его больше. Когда Сережа уяснил, что четыре больше двух, а если после единицы поставить нолик, будет уже десять, как пальцев на обеих руках, он принялся без устали складывать свои кубики снова и снова, будто торопился узнать что-то важное, только ему предназначенное.

Однажды поздним вечером родители, уложив Сережу, мирно пили чай на кухне, наслаждаясь редкими минутами покоя и тишины. Говорили о том, что вот опять подходит лето, отпуск скоро и можно будет снова ехать в Ломановку, так что надо заранее договориться с Зинаидой Матвеевной – старушкой, у которой они уже много лет снимали домик. О том, что Сереже в школу идти осенью, надо ребенку отдохнуть как следует, воздухом подышать. О том, что форму и портфель надо бы купить заранее, а то потом, в августе, не протолкнуться будет в универмаге…

Дверь, отделяющая кухню от коридора, с грохотом влетела в стену. Сережа вбежал, топоча босыми пятками по полу, в одной рубашонке. В руках он крепко сжимал два кубика – с единицей и тройкой.

– Ты что это? – Мать строго сдвинула брови. – Ночь на дворе, спать давно пора!

Но сын, кажется, не слышал ее.

– Я – тринадцатый, мама! Я – тринадцатый… – повторял он.

В голосе его звучало радостное возбуждение, почти ликование, и не скоро потом родителям удалось снова уложить его в постель.

– Что это с ним? Прямо ума не приложу! – вздохнула мать.

– Не знаю! – пожал плечами отец. – Мультиков, может, на ночь насмотрелся…

Лето выдалось жарким и душным. Однажды в июльский день Сережа с парой приятелей отправился за земляникой. Мама бы, конечно, не отпустила, но в тот день она уехала в город, оставив Сережу под присмотром Зинаиды Матвеевны, и строго-настрого запретила отлучаться со двора. Добрая старушка напоила его молоком и ушла к себе – соснуть немного, а тут соседские мальчишки собрались в лес и позвали его с собой. Сидеть одному, словно барбосу на привязи, было ужасно скучно, Сережа подумал немного – и согласился.

Поначалу в лесу было очень интересно и совсем не страшно. Мальчишки весело аукались, перекликались друг с другом, набрали по бидончику спелых ягод, сами наелись до отвала, перемазавшись до ушей алым сладким соком…

К полудню солнце скрылось за облаками и дневная жара сменилась томительной, парящей теплынью. Колька Сажин – самый старший в их маленькой компании – посмотрел на небо и сказал!

– Дождь скоро будет. Пора домой двигать, а то до костей замочит! Пошли, я короткую дорогу знаю.

Ребята послушно двинулись за ним по тропинке. Попасть под проливной дождь в лесу не хотелось никому, и теперь они уже не разбредались, не собирали ягоды, в изобилии растущие поодаль, не сшибали палками красно-белые мухоморы, не глазели на белок…

Вскоре они оказались на просторной, освещенной солнцем лесной поляне. Посреди нее рос огромный старый дуб. Ствол его был надвое расщеплен ударом молнии, и видны были черные, обугленные края опаленной древесины, но по обе стороны от расщепа ветки еще зеленели и тянулись к небу, словно мощные мускулистые руки.

Сережа остановился и долго, пристально смотрел на покалеченного исполина. Дуб показался ему таким важным, значительным, словно был не деревом, а человеком, много чего повидавшим на своем долгом-предолгом веку.

А пацаны торопят:

– Эй, чего встал-то? Дерева не видел, городской?

– Да у них там не то что дерева – травы нету!

– Такого – не видел… – задумчиво ответил Сережа.

Откуда было знать мальчишкам, что дерево это, называемое в народе Сатанинским дубом, росло здесь с незапамятных времен! Еще до того, как пришли в Поволжье русские князья, обращая местные народы в православие, старейшины племен приходили сюда творить свои обряды. Князь Иван Дмитриевич, ярый насадитель христианства, пришел в мордовскую землю и, как пишет летопись, «сотворил ее пусту». Мордвинов частью побили, частью рассеяли, а уцелевшие приняли чужую веру. В память о своей победе, в ознаменование ее, пробовал было князь срубить и это дерево, но куда там! Оно было словно заговоренное. Первый же дружинник, поднявший топор, чуть не отрубил себе ногу, а двоих других насмерть зашибло неведомо как отломившейся толстой веткой. Потом еще долго новокрещеные инородцы ходили сюда тайно, по ночам, и попы грозили всеми карами небесными за богомерзкие чародейства.

И сейчас Сережа стоял словно завороженный. Он чувствовал древнюю силу, исходящую от этого дуба, – пугающую и притягательную одновременно.

– А слабо тебе, городской, на дерево залезть и во-он в ту рогульку протиснуться? – подначил конопатый Витек.