Андрей Имранов - Дыхание бездны

- Подойди, рассмотри, он тебя всё равно не заметит, - отец подтолкнул мальчика в спину. Тыгрынкээв подошел ближе и вскрикнул, отстраняясь - большой бледно-розовый цветок рос в голове Эквургына, мясистые красные корни которого, разветвляясь и бледнея, опутывали всё его тело. Неощутимый ветер всё так же шевелил волоски на шкуре мира, но Тыгрынкээву показалось, что цветок шевелится и сам по себе - пульсирует, двигает корнями, пытаясь плотнее охватить человеческое тело.

- Отец, что это?! - в ужасе спросил Тыгрынкээв.

- Злая вода, - сухо ответил шаман, - так земные люди сделали из нас бывших людей. Для земных людей злая вода - тоже яд, но только луораветлан она подчиняет с первого глотка. Смотри, смотри хорошенько. Он старик, хотя всего на две зимы старше меня - злая вода сделала его таким. Если ты хоть раз её попробуешь, я убью тебя сам в тот же день.

Тыгрынкээв постоял немного, расширившимися от ужаса глазами наблюдая за пульсирующим паразитом, потом быстро шагнул к Эквургыну, обхватил рукой мясистый красный стебель и сильно дернул. Предупреждающий окрик отца запоздал - цветок оторвался у самого корня и остался в руке у мальчика. Старик вздрогнул, встал на колени, выгнулся, неслышно крича, дугой, потом рухнул ничком и остался лежать неподвижно. Тыгрынкээв разжал ладонь, с отвращением посмотрел на обмякший мертвый цветок и бросил его на землю.

- Зря! - сказал отец, - посмотри на него.

Тыгрынкээв присмотрелся к лежащему старику и увидел, что корни, оставшиеся в нем, продолжают пульсировать.

- Злая вода проросла в него, стала с ним одним целым. Можно провести много дней, отделяя корни от его души, и это будет бесполезным делом: если останется хоть самая малая часть корня, она вскоре вырастет обратно. А если, отделяя корни, ты повредишь душу, тело умрёт. Бесполезно, он уже не человек.

Тыгрынкээв беспомощно посмотрел на распростершееся у его ног тело.

- А другие? - спросил он, - а дети? Они же еще не пили злой воды.

- Она проникла в них с его семенем, - сухо сказал отец, - она еще не овладела ими, но этого не миновать. Нашего народа больше нет. Пойдем.

Он развернулся и вышел через стенку яранги наружу.

Тыгрынкээв, поникнув, пошел следом.

Обратный путь он запомнил плохо. Вроде бы они сначала шли до яранги, потом отец кричал ему прямо в уши вроде бы понятные слова, но смысл их от Тыгрынкээва ускользал. А отец тормошил и тряс его, пытаясь что-то объяснить. Что-то надо было Тыгрынкээву сделать, что-то очень важное, но он никак не мог понять, что. Потом, вроде бы, понял. А может, так и нет - не запомнилось.

Потом были видения. Злые кэле-людоеды, огромные, как небо, возвышающиеся выше гор и заслоняющие своей тенью море, сходились, сотрясая шагами землю, к яранге. Они обнажали длинные белые клыки, тянули к Тыгрынкээву руки с множеством кривых и острых пальцев, а глаза их висели на ниточках и болтались в разные стороны в такт их шагам. А отец бил в бубен, выл, пел, и плакал, и прыгал вокруг костра! И тени его метались по стенкам яранги, как стадо оленей. И от звуков бубна кэле начинали уменьшаться, бледнеть, съеживались и опадали снаружи на стенки яранги, превращаясь в мелких насекомых: мух, муравьев и кузнечиков. Тыгрынкээву порой казалось, что братья с отцом подложили ему под бока столько углей, что он сейчас весь сгорит; он извивался и хлопал руками по шкуре, пытаясь затушить и скинуть с себя горящие поленья. Потом ему вдруг казалось, что его, раздетого и сонного, выкинули на снег в холодную зимнюю ночь; и белые волки нависали над ним, скаля в довольных улыбках зубастые пасти.

Когда Тыгрынкээв первый раз пришел в себя, был уже конец лета. Он провалялся в забытье, на границе жизни и смерти, больше двух месяцев. Сложно сказать, что из того, что ему привиделось за эти дни и ночи, было видением, а что - было на самом деле. Но еще через неделю, когда Тыгрынкээв, с трудом переставляя ноги, первый раз вышел на улицу, он увидел, что земля вокруг яранги буквально усеяна мириадами дохлых насекомых.

Ытьувви, проходя поодаль, остановился, погрозил ему кулаком и сказал с ненавистью в голосе:

- Не радуйся, что выжил, прыщ! Я тебя скоро убью! - и убежал. Эръо, стоявший неподалеку, проводил его настороженным взглядом. А вечером зашла Гаймынаут - жена старого Эквургына. Поклонилась, положила у порога связку песцовых шкурок и сказала:

- Простите моего сына, он молодой еще, горячий. Он ничего вашему роду не сделает, вот возьмите подарок, чтобы меж нами обиды не осталось.

Поклонилась и ушла. Отец раздраженно дернул щекой, но шкуры взял и повесил на шест у полога.

- Так лучше, - сказал он, - я с твоими братьями скоро уйду на дальнее пастбище, а ты еще слаб. Молодые могли сделать что-нибудь нехорошее.

- О чём ты говоришь? - удивился Тыгрынкээв.

- Эквургын умер, - ответил отец, - в тот же день к вечеру.

Он не сказал, в какой именно день, но мальчик понял.

- Это я его убил!?

- Нет. Он умер, когда первый раз выпил злой воды. Не вини себя. И не бойся - тебя не тронут.

Отец сказал правду - Тыгрынкээва не тронули. Более того, никто из соседей и их детей даже слова ему ни разу не сказал - словно не видели. Будто это невидимый дух его ковылял по улице, опираясь на высушенную кость, а не сам Тыгрынкээв. Недели через две он уже вполне оправился от болезни и даже подумывал временами одному пойти через тундру к отцу и братьям - в стойбище его по-прежнему никто не замечал, и ему было не по себе. Мать на его вопросы отвечала коротко и односложно, но ничего удивительного в этом не было: сколько себя Тыгрынкээв помнил, она всегда была немногословна.

В это время и приехал проверяющий из района. По их записям выходило, что Тыгрынкээву уже семь лет и ему пора идти в школу. Его братья в школу не ходили - каждую осень вдруг оказывалось, что их нет дома и проверяющий, поворчав и погрозив для острастки разнообразными карами, уезжал ни с чем. Что год рождения Тыгрынкээва записан в конторских книгах неправильно, отец не знал, потому и не взял его с собой в ту осень. Ну и из-за болезни, конечно.

Проверяющий был настроен решительно, кроме того, при нем был милиционер. Тыгрынкээв не знал по-русски ни слова, поэтому всех деталей спора между этими людьми и матерью не понял, но догадался, что происходит что-то нехорошее. И потянулся к ножу, когда человек в синей одежде шагнул к Тыгрынкээву с явным намерением схватить его. Увидев это, мать коротким выкриком остановила сына и сказала ему:

- Не надо. Иди с этими людьми. В свое время, твой отец придет за тобой.

Тыгрынкээв убрал руку с ножа и безропотно позволил вывести себя на улицу и посадить в маленькую железную ярангу, рычавшую так, словно в ней сидело два взрослых медведя. Ему поначалу было страшно, но он не подал виду - мужчина не должен показывать страх. Тем более, что в яранге уже сидел Поон. А потом ему стало даже интересно. Видимо, земные люди как-то смогли подчинить себе дух белого медведя, и он таскал по тундре эту железную штуку, оказавшуюся скорее большими крытыми нартами, чем ярангой. Медведь - зверь сильный, поэтому ехали нарты быстро. Быстрее, чем если бы в нее были запряжены олени.