Сергей Дубянский - Деревянный каземат

– Жаль, что не могу покинуть тебя – работа у меня такая, – голос обиженно вздохнул, – надо мной тоже есть начальство, которому плевать на твои капризы…

– Хочешь анекдот? – перебила Катя, – играет Иисус Христос в гольф с апостолом Петром. Петр легким ударом посылает мяч в лунку, а Христос размахивается и со всей дури – бац! Мяч летит совсем в другую сторону, в лес. А по лесу пробегал заяц. Мяч – в него, и наповал. А в небе кружил орел. Увидел такое дело, и камнем вниз. Схватил зайца вместе с мячом и полетел к гнезду, но орла увидел охотник. Сорвал ружье и бах! Орел падает. Заяц летит в одну сторону, мячик, в другую, и влетает точно в лунку. Тогда Христос в сердцах бросает клюшку, поднимает руки к небу и кричит: – Папа, ты дашь мне нормально поиграть?!.. Понял?

– Ну, спасибо. С сегодняшнего дня я больше не собираюсь носиться с тобой. Вляпаешься по серьезному, сама позовешь.

– Разберемся без сопливых, – Катя стала раздеваться.

– Хоть ты и хамка, но, вообще-то, ничего, – заметил голос.

– И на том спасибо. Я сейчас в душ пойду – там я буду еще привлекательней, между прочим.

– Это меня не волнует – я о другом. Спокойной ночи.

Катя не ответила и накинув халат, вышла из комнаты.

Костя собрал в ладонь крошки и ссыпал в опустевшую консервную банку; закурил, задумчиво глядя на диван, застеленный покрывалом с пестрой райской птицей, но, словно не видел ее (вообще, эта птица, наверное, давно умерла, потому что лежала так уже много месяцев, и у Кости даже не возникало желания прикоснуться к ней). Докурив, затушил окурок в той же банке; закрыл ее и небрежно сдвинул на край стола, к трем ее подругам. Сегодня, пожалуй, придется спуститься вниз, чтоб выбросить этот источник вони, с которой мог бороться только резкий запах красок (либо он являлся божественным, либо Костя незаметно превращался в токсикомана).

Ел Костя в спальне, а спал в мастерской на полу, приспособив для этой цели подушки от давно развалившегося дивана. Спать на полу было намного удобнее, чем с «мертвой» птицей – во-первых, это подразумевало то, что можно не раздеваться, а, во-вторых, с такой постели не упадешь в любом состоянии. Правда, в последние дни Костя не только не пил, но даже не выпивал (разницу между этими понятиями он знал четко, хотя второе почему-то всегда незаметно переходило в первое). Зато сегодня он честно заслужил, и первое, и второе, ведь законченная работа требовала, чтоб ее непременно «обмыли».

Работа… она терпеливо ждала его, но впервые Костя боялся вернуться в мастерскую и обойти мольберт, чтоб взглянуть на нее. Вдруг она окажется совсем не такой, как вчера? Тогда останется опять же напиться, только с горя.

Зато вчера!.. Вчера ему казалось, что женщина, которую он создал в своем воображении из уродливой армянки с красивым именем, прекрасна. Неужели это было только вчера, когда каждый мазок, словно добавлял ей жизни, и она распускалась подобно цветку? А сегодня он может подойти к уже высохшему полотну и обнаружить, что из сгустка эмоций она превратилась в плоское безжизненное отображение болезненных фантазий, и тогда… тогда он просто уничтожит его. Уничтожит, и не будет никакой Аревик!.. В этой последней мысли заключалось такое злорадство, будто его слово являлось словом Бога, и только от него зависело, что будет происходить с этой девушкой дальше. Раньше такого чувства у него не возникало. Костя всегда относился к своим работам, как к игрушкам, над которыми даже не имеет смысла задумываться. Вот, мол, получилось, и все тут; хотите – берите, играйте; не хотите – выбросьте. Или никто, включая его самого, просто не понимает, что сто́ящее, а что нет?..

Наконец искушение пересилило суеверный страх. Костя поднялся и сунув в рот очередную сигарету, направился в мастерскую. Войдя, медленно втянул воздух и прикрыл глаза от удовольствия – запах краски, давно впитавшийся в обои и шторы, казался благовонием. Даже если когда-нибудь он бросит писать, то, наверное, придется раскладывать тюбики по всем комнатам, чтобы не потерять вкус жизни.

Сделав несколько шагов, Костя резко повернулся. Большие карие глаза нарисованной девушки внимательно изучали появившийся в поле зрения новый предмет. Тонкие брови слегка нахмурились, словно она пыталась вспомнить, что это за существо. Гладкая, матовая кожа выглядела очень нежной на тяжелом бордовом фоне, а плотно сжатые губы, не обезображенные косметикой, еле заметно улыбались, если смотреть на них долго и пристально. Правда, улыбка эта получалась, то ли хищной, то ли презрительной, и сразу меняла выражение лица (однако стоило моргнуть, она тут же исчезала).

…Наверное, так улыбается Джоконда, – подумал Костя, никогда не видевший подлинник Леонардо, – неужели это создал я? Каким таким вдохновением?.. – он осторожно коснулся пальцем щеки девушки, словно надеясь ощутить живое тепло. …Но это лишь картина – искусно положенный на грунтованный холст слой краски, и все… Костя вздохнул, почувствовав разочарование. …А прототип уродлив и примитивен. Но где-то ж должна существовать и такая натура, ведь наше сознание, есть трансформация чего-то уже существующего!..

Он задумчиво провел рукой по шикарным черным волосам. …Запустить бы туда пальцы, чтоб почувствовать мягкость и шелковистость!.. А еще ощутить их запах – наверное, они пахнут не краской, а чем-то другим… Снял холст и подошел к окну, пытаясь обнаружить хоть какие-то изъяны, но черты лица казались идеальными. …Природа не может создать такое совершенство – для этого нужно быть художником! Вот, только выражение глаз… То ли оно изменилось при другом освещении, то ли он не разглядел его вначале – они, вроде, изучали мир не с восторгом первооткрывателя, а с холодностью даже не психоаналитика, а, скорее, патологоанатома.

…Хотя, это ерунда, – решил Костя, – может же быть у нее именно такое настроение? А если ее развеселить?.. – подумал он, как о живом человеке, – нет, эту картину я не продам никогда… Подчиняясь внезапному желанию, поднес портрет к губам, намереваясь поцеловать, но вдруг сообразил, что это уже совсем глупо. Достал широкую вогнутую раму, на профессиональном сленге именуемую «корытом» – в ней портрет обрел законченность. Наверное, именно ее и не хватало девушке, потому что Косте показалось, будто взгляд карих глаз смягчился. Он так и подумал – «девушке», потому что с Аревик изображение даже не ассоциировалось; он и приблизительно не мог связать два эти образа! …Но начинал-то рисовать я ее!.. А куда тогда делось пятно на роже?.. Вот она, великая сила творчества! Может, душа у нее такая!..

Огляделся, куда бы поставить портрет, но единственный стол занимали, в беспорядке валявшиеся кисти и краски, а смятая постель в углу явно не соответствовала уровню гостьи. Вернулся в спальню и водрузил портрет на диван так, что райская птица подобострастно распласталась у невидимых, но, наверное, прекрасных ног девушки. …Здесь для нее самое место! Когда закончится выставка, я буду каждый вечер заходить и желать ей спокойной ночи…