Сергей Дубянский - Деревянный каземат

Вернее, определить, что наступила ночь, он не мог, потому что окон в подсобке не было. Он долго сидел, пытаясь сообразить, где находится, хотя привычные запахи сразу подсказали, что ничего страшного не произошло. Ощупав потрескавшиеся подлокотники кресла и импровизированный стол, Костя вспомнил отдельные фрагменты вчерашнего вечера. …Аревик… может, зря я ее выгнал, да еще так бездарно угробил целый стакан вина!.. Ладно, сейчас возьмем еще… Оставалось сориентироваться во времени, чтоб понять, где и что можно взять. Костя встал и выставив руки, наугад двинулся вперед; сделав несколько шагов, как слепой котенок, ткнулся в стену. Что-то упало и покатилось по полу. Двинулся вдоль стены, свалив несколько рекламных щитов, и тут вспыхнул свет.

– Ты чего дебоширишь? Оклемался, что ли?

– Ага, – Костя повернулся к охраннику, – сколько времени?

– Два часа ночи.

– Черт… много, – Костя потер виски, – у тебя выпить нету?

– На службе не положено. Что, хреново?

– Да так, – Костя пожал плечами, – в принципе, обычно. Слушай, я денег дам. Может, за пивом выскочишь? А то боюсь, если ментов встречу, они ж могут меня и не понять.

– Давай, – охранник вздохнул, – а то помрешь ведь.

– Не помру, – Костя повеселел, – возьми пару банок чего-нибудь крепкого, без разницы.

Они уже миновали темный зал.

– Я закрою тебя тут, – охранник звякнул ключами.

– Да ради бога, – беззаботно отозвался Костя. Он ведь и не собирался никуда идти.

Замок щелкнул. Постояв несколько секунд у двери и видя сквозь толстое рельефное стекло лишь безжизненную темноту, Костя решил вернуться в зал. Зажигать свет среди ночи не стоило, но сама атмосфера и гулкое эхо, поднимавшее к потолку каждый звук, а еще внутреннее ощущение чего-то родного, вызывали состояние умиротворения. Если б он изначально находился здесь, а не в пыльной подсобке, то, возможно, и с Аревик поступил по-другому.

В памяти стали всплывать подробности инцидента. Похоже, все-таки эта армянка сильно его разозлила – вот только он не мог вспомнить, чем именно. Хотя какая теперь разница – главное, он сделал портрет таким, каким и хотел. Костя решил вновь заглянуть в подсобку, чтоб свежим взглядом оценить последнее творение, и вдруг услышал голос:

– Ты даже не поговоришь со мной? Опять к ней бежишь?

Костя знал, что в галерее никого нет, но ничуть не удивился, потому что предметы уже не раз пытались «разговаривать» с ним. Особенно часто это делал капризный чистый холст, когда, ввалившись «на автопилоте» домой, Костя замертво падал на свою «лежанку». В голове начиналось кружение (причем, сразу в нескольких плоскостях), которое сопровождалось световыми эффектами в виде огненных фонтанов и падающих звезд. Именно тогда на холсте, вроде, проступали контуры ненаписанных картин и уговаривали взяться за работу.

Костя считал, что таким образом с ним общается совесть, хотя допускал и другую трактовку (более медицинскую и научно аргументированную) – белая горячка. С другой стороны, если уже на следующий день его руки переставали трястись, а движения кисти делались четкими и уверенными, значит, это все-таки совесть. Но с чего она проснулась сейчас, ведь он закончил свою лучшую работу?..

– Посмотри на меня, – произнес голос требовательно.

Косте стало интересно, как же выглядит его совесть. Он поднял голову, но свет, робко выползавший из подсобки и растворявшийся в темноте зала, мог лишь обрисовать контуры предметов. Зато в самом верху – там, куда он повесил «Взгляд», светились самые настоящие глаза; светились так, вроде, написаны фосфорическими красками… даже нет, никакие краски не смогли бы дать им такого ощущения жизни! Пока картина находилась в мастерской, такого эффекта не возникало. Значит, как сказали бы медики, «болезнь прогрессирует» – кроме слуховых, появились еще и зрительные галлюцинации, а это плохо. Тогда скоро он начнет рисовать зеленых чертиков, которыми в период антиалкогольной компании врачи пугали население страны.

– Ты нарушаешь правила, – продолжал голос.

…Какие правила?.. – подумал Костя. Обычно он так и общался с совестью – мысленно, но сейчас его не услышали, да и сам голос оппонента звучал не внутри него, а заполнял все помещение, эхом зависая под потолком.

– Какие правила? – повторил Костя вслух, с интересом ожидая, до чего еще дойдет одурманенная алкоголем фантазия.

– Что ж так не везет… – голос вздохнул, – опять я какой-то эпизодический персонаж. Все повторяется, как у Ван-Дейка…

– Как у Ван-Дейка? Ты сравниваешь меня с Ван-Дейком? – Костя нащупал стул, на котором обычно дремала дежурная по залу, и сел, – а ну-ка подробнее, а то я не совсем понимаю.

– Все понимали, а ты, нет, – ехидно заметил голос, – я, между прочим, так надеялся на тебя!.. Нет, второго Леонардо, похоже, больше никогда не будет, – голос снова вздохнул, – его Джоконда и через пять веков способна прокормить себя …быть Джокондой – мечта каждого из нас…

– Кого, «нас»? – Костя попытался найти отправную точку всей этой белиберды.

– Можешь считать нас вампирами. (Костя хотел, было, рассмеяться, но голос опередил его желание). Нет, не теми, что по ночам сосут кровь – то просто больные люди, которых во всем мире-то насчитывается несколько десятков. О них не стоит и говорить, а мы питаемся вашей энергией, вашей жизненной силой, и мы всегда живем в ладу с живописцами. Господин Ван Рейн, например…

– Кто? – не понял Костя.

– Рембрандт, кто ж еще! Он обратил в таких, как мы, обеих жен и своих четверых детей. Вот, заботливый глава семейства! Да все!.. Все были такими!.. Рубенс, Веласкес, Хальс, Ватто, Гойя… даже какой-то там Сомов!.. Кто его помнит?! Вот-те нате, влюбился!.. И сразу пропуск в вечную жизнь!.. «Дама в голубом»… А Серов…

– Подожди, подожди… – Костя мгновенно протрезвел – ему тоже нравилась сомовская «Дама в голубом», – давай все сначала и по порядку!

– Давай, – голос усмехнулся, – хотя я думал, что тебе, как художнику, не надо объяснять элементарных вещей. Мы – те, кого вы выбрали в качестве моделей. Я, конечно, имею в виду истинных художников, чьи работы полны жизни , только никто никогда не задумывался, чья жизнь там заключена. Придумали расхожее словечко – талант… А там заключена наша жизнь…

– Слышал я про энергетических вампиров, но все-таки это люди, а не предметы.

– Ты хочешь сказать, что я предмет? – голос расхохотался, – нет, я живее всех живых!.. Все люди, по существу, вечны…

– И пребывают в аду или в раю, пройдя путь земной, – закончил фразу Костя.

– Оставь глупые байки. Это очередная примитивная, но почему-то устоявшаяся попытка объяснить то, что и так незримо лежит на поверхности. В принципе, это известно любому школьнику, только все боятся применить простоту к себе; все желают иметь сложный процесс эволюции!.. Надеюсь, тебе известно, что ничто никуда не исчезает, а лишь меняет форму существования. Таким образом, и энергия, необходимая для продолжения жизни, не исчезает вместе с физической смертью. Умирает плоть, то есть тело утрачивает функциональные возможности, а освободившаяся энергия при этом теряет индивидуальность. Она продолжает существовать обезличенно, в общей массе, которая не является, ни адом, ни раем, и, в конце концов, возвращается, занимая тела родившихся младенцев.