Сергей Дубянский - Путь в Вальхаллу

Ступени эскалатора стали выравниваться и чтоб не упасть, Настя повернулась к кожаной спине мужчины, стоявшего впереди; еще она увидела толпу, разделенную надвое низким турникетом – одна ее часть, словно в воронку, втягивалась на соседний эскалатор, а другая, вырываясь из узкого «горлышка», растекалась по просторному залу.

Миновав стеклянную дверь, сестры оказались на улице. Вид поездов и висевший над ними специфичный запах, показались Насте отвратительными. Она даже не представляла, какое волевое усилие должна приложить, чтоб заставить себя через неделю сесть в один из них. …А, собственно, в чем проблема? – решила она, – надо только сказать «да» и через неделю можно будет вернуться обратно. Навсегда!..

Яна очень вовремя повела сестру внутрь вокзала, подальше от ужасного запаха, и остановилась перед совсем коротким эскалатором. Настя не поняла, какие билеты стал требовать парень в камуфляже, охранявший его.

– Дурочка, – Яна засмеялась, – иначе от бомжей не отобьешься. Послушай, – она обратилась к охраннику, – не помнишь высокую девицу – всю заплаканную, не накрашенную; в куртке, с синей сумкой?

– Знаешь, сколько тут заплаканных девиц шляется? – охранник пожал плечами.

– Просто она мобильник забыла; отдать надо. Может, мы пройдем? Мы на минутку.

Охранник посмотрел на телефон, который Яна достала из кармана. Пускать или не пускать, являлось его единоличным правом, и право это он мог интерпретировать в любом виде.

– Вы чего, будете вдвоем отдавать? Пусть, вон, она пройдет, – он ткнул пальцем в Настю, – а ты здесь подожди, – видимо, Яна понравилась ему больше.

– Сходи, глянь – там она или нет, – Яна отдала телефон, и Настя четвертый раз за сегодняшний день ступила на ползшие вверх ступени; только до этого она являлась частью агрессивно гудящей толпы, а сейчас была одна, в тишине, нарушаемой лишь чуть слышным поскрипыванием механизма. У Насти возникло странное чувство, будто она не едет, а возносится – возносится над Янкой, кокетливо болтавшей с охранником; над понурыми людьми, оккупировавшими подоконники; над семьей с чемоданами, изучавшей расписание. Зона обзора расширялась, открыв еще маленькие магазинчики, справочное бюро и телефоны-автоматы. Она уверенно приближалась к потолку с великолепной лепниной, к блестящим люстрам, стопроцентно не принадлежавшим грязному «нижнему» миру. Если б она шла пешком, напрягая мышцы, такие ощущения вряд ли б появились, но она стояла, опершись о поручень, а неведомая сила несла ее…

Настя чуть не упала, когда лента эскалатора неожиданно исчезла из-под ног, но успела соскочить на твердый пол; огляделась. Народа в зале было не много, и те, в основном, расположились вокруг телевизоров, висевшим под потолком. Настя медленно двинулась по проходу, высматривая Дашу, но ощущение, которое она испытала только что, не проходило, и думалось больше о нем, чем о телефоне, зажатом в руке.

…Какие ж они!.. – Настя вглядывалась в лица, – нет, не грязные… не усталые?.. Убогие?.. – она не могла подобрать нужное слово, но все эти люди вызывали необъяснимую брезгливость, и тут она поняла, – они просто дураки!.. Они уезжают из прекрасной, замечательной Москвы!..

Дашу Настя увидела в центре зала, куда обычно никто не доходил, устраиваясь поближе к проходам. Она сидела, низко опустив голову и глядя в пол. Настя подошла и остановилась рядом, но Даша этого, то ли не заметила, то ли не захотела замечать. Утром, взяв билет на ближайший поезд, она поднялась сюда с единственным желанием – спрятаться так, чтоб никто никогда ее не нашел; поэтому она и заняла место подальше от остальных пассажиров. Больше она не хотела ничьей смерти, а то, что смерть приходит именно с ней, сомневаться не приходилось. …Если об этом догадалась Яна, то скоро догадаются и остальные… и что тогда со мной будет?.. Как же права была Наташка Лунина!.. Сознание уверенно низверглось в ад жутких предчувствий, и, казалось, остановить падение невозможно.

– Привет, – раздалось над самым ухом, и Даша испуганно вскинула голову. Она не поняла, откуда взялась Настя, но связь с внешним миром была еще достаточно сильной, и Даша даже вымученно улыбнулась.

– Привет. Я телефон у вас оставила…

– А вот он! – Настя разжала ладонь.

– Ой, миленький!.. – Даша поцеловала радостно вспыхнувший дисплей, ведь это означало, что Фрея не причем – просто она сама забыла его, как и раньше забывала многое, то в клубе, то в академии, – мне никто не звонил?

– Кто-то звонил, но я его отключила, – Настя присела рядом, и пользуясь отсутствием сестры, спросила, – слушай, ты, вот, утром несла пургу про какую-то Фрею. Это правда или глюки?

– А тебе зачем? – Даша сразу перестала улыбаться.

– Не знаю. Интересно…

…Я тоже сначала не знала, зачем подошел тот мужик, – вспомнила Даша, – может, и Настя явилась не случайно?.. Вдруг она… блин, что я плету?.. – закрыла лицо руками, – нет, я, точно, схожу с ума!.. Вернее, уже сошла…

– Ну, Даш… – Настя нетерпеливо заерзала, – ну, пожалуйста… ну, кто такая Фрея?

Дашино сопротивление еще сильнее разжигало ее любопытство, ведь известно, что скрывают, в основном, правду, а всякие придуманные истории для того и существуют, чтоб их пересказывать – можно, конечно, при этом немного поломаться, понабивать цену…

– Тебе жалко? – она силой заставила Дашу опустить руки, – я никому не скажу!..

– Дело не в этом – говори пожалуйста… – Даша почувствовала, как устала в одиночку барахтаться среди тайн, намного превышавших пределы ее понимания, и не важно, что Настя явно не тот человек, который способен помочь в них разобраться. …Это не Лунина со своим аналитическим умом… и что?.. – Даша смотрела в жалобные Настины глаза, – а пусть знает! Достало меня все это!..

Глубоко вздохнув, Даша начала рассказывать все, начиная с того, как зашла в тот проклятый магазин, и по ходу повествования ей неожиданно открылся истинный смысл глагола «выговориться», который сильно отличался от других слов, обозначавших передачу информации. Оказывается, человек – это не то, что ходит, ест, спит и думает, куда б пойти, что бы поесть, и с кем бы переспать. Человек – это миллион невидимых и неосязаемых ощущений, плавно перетекающих одно в другое; ощущений, не имеющих ни границ, ни конкретных предназначений, а когда пытаешься с помощью слов – этих примитивных символов примитивного общения, разделить ощущения на конкретную любовь, веру, страх или ненависть, потрясающая картина человеческого естества сразу упрощается, и это здорово! Это как защитная реакция, чтоб не сойти с ума!.. Мысленно ведь Даша сотни раз прокручивала то, о чем сейчас говорила, но мысли – это часть ощущений, и она лишь запутывалась еще больше. А теперь связи, не поддававшиеся словесному описанию, рвались, превращая огромное мрачное полотно в набор не связанных между собой картинок. Да, неприятных!.. Да, ужасных!.. Но это была всего лишь череда ситуаций, в которые ей довелось попасть, очутившись в ненужное время в ненужном месте. Наверное, так умирает Вера, и совсем не зря мудрые священники читают молитвы на древних, полузабытых языках, а не переводят их на современные – это не дань традиции, а способ сохранить Веру в душе, не смешивая ее с обыденностью.