Алекс Флинн - Зачарованный

— Чем могу вам помочь?

«Не обращай на нас внимания. Не обращай на нас внимания, как обычно».

— О, все в порядке. Эта женщина со мной.

— Скажи ей, что нельзя обниматься с лебедями.

Я смотрю на Каролину — именно этим она и занимается. Трогает их, говорит с ними, хотя у нее и нет волшебных наушников. Они окружают ее, тянут головы во все стороны и издают счастливые лебединые звуки.

— Скажи ей, — говорит портье и начинает собирать свои вещи, ключи, журналы.

Я смотрю на часы и понимаю, почему он поднял голову. Да потому, что собрался уходить. А это может означать только одно…

Фарнесворт!

Я бегу к Каролине.

— Подожди! — кричу я.

Ее родственники летают над ней, их длинные шеи обвивают ее, как змеи. Дверь проворачивается, и входит управляющий.

— Что вы делаете с моими…

Но слишком поздно. Рубашка уже надета на одну из птиц. Ее крылья опускаются под собственным весом. Шея сгибается пополам, и на мгновение кажется, что лебедь исчезает.

А потом начинает расти. Полметра, метр, пока не становится мужчиной, взрослым мужчиной с длинными волосами. На нем потертые джинсы, гавайка с принтами и сандалии.

— Привет, сестренка, — говорит лебедь, превращенный в человека. — Я Джимми.

Он берет у Каролины рубашку и поднимает ее над головой одного из своих братьев. Я знаю, что это Гарри, потому что у него на груди небольшая заживающая ранка. Он тоже складывается в несколько раз, а потом вырастает в маленького седого мужчину в очках. Каролина приподнимает следующую гавайку над третьим лебедем, и появляется точно такой же старичок.

— Конечно! — смеюсь я. — Гарри и Трумэн! Близнецы!

— Нет! Что вы тут делаете? Где мои лебеди?

Фарнесворт мчится к Каролине и пытается вырвать у нее рубашки, но три оставшиеся птицы бьют его черными клювами, пока он не отступает. Холл тонет в перьях и цветах. Потом трое уже превращенных лебедей хватают каждый по гавайке и набрасывают их на своих все еще заколдованных собратьев. И мы видим перед собой мужчину с густой бородой, потом девушку с пылающими рыжими кудрями, такими красными, как закат на площади Мэллори, и еще брюнетку с цветком в волосах. Эрнест! Мэллори! Маргарита!

Маргарита идет к управляющему. Ее походка грациозна, как у танцовщицы в старых черно-белых фильмах.

— Прости, Фарни, — говорит она, — но знаешь, каково это — тридцать лет питаться только птичьим кормом?

— Но где они? Что вы сделали с ними?

Он закрывает лицо руками, и я вижу, как по его щекам текут настоящие слезы.

— Они теперь люди, — пытаюсь объяснить я. — Они всегда были людьми. На них наложили заклятие. Вы могли бы завести каких-нибудь настоящих лебедей и…

— Вон! — орет на меня Фарнесворт. — Вон из моего вестибюля! Вон из моего отеля!

Он это серьезно? Я ведь тут совершенно ни при чем. Я только привел сюда Каролину. Но не виноват же я в том, что их действительно превратили в птиц.

Управляющий приближается ко мне, его лицо по цвету напоминает омара в аквариуме отельного ресторана. Лебедь с бородой, Эрнест, встает между нами и пытается исправить ситуацию.

— Мистер Фарнесворт. Фрэнк. Будь справедлив. Этот мальчик просто хотел помочь.

— Фрэнк? Я даже не знаю, кто вы такой.

— Я Эрнест, твой любимый лебедь. Ты часами разговаривал со мной, даже рассказал мне по секрету о своей мечте как-нибудь написать роман.

— Что рассказал по секрету? Я такого не говорил. Где мои лебеди?

— А теперь мы можем вместе работать над книгой. Давай поедем в дом моего отца на Ки-Уэсте, там проводят Дни Хемингуэя — фестиваль Эрнеста Хемингуэя, в честь которого меня и назвали Эрнестом.

Вмешивается Гарри или Трумэн:

— Мы можем быть друзьями, Фрэнк, настоящими, как люди. Ты нам нравишься.

— Я вызываю полицию. Я не хочу друзей. Я хочу своих птиц. И я хочу, чтобы вы все пошли ВОН!

Мэг берет меня за руку и толкает к обувной мастерской.

— Я позабочусь, чтобы он ушел, мистер Фарнесворт. Ему нужно только все собрать.

— Хорошо! — соглашается он, хотя его все еще трясет от злости.

Уходя, я слышу, как лебеди продолжают убеждать управляющего, что они настоящие.

— Все собрать?! — спрашиваю я Мэг. — Я тут работаю. Это мастерская моей мамы, не забыла еще? А то отхватила принца и собираешься теперь избавиться от меня?

— Тсс! — Она прижимает палец к губам. — Конечно нет. Мы что-нибудь придумаем. Но ты же не хочешь, чтобы уволили твою маму?

— Нет.

В ее словах есть смысл.

— Хорошо, тогда тебе придется на какое-то время залечь на дно. А я отведу Филиппа к его сестре.

— Осторожно, Зиглинда, наверное, все еще преследует его. Тут могут быть шпионы.

— Не о чем беспокоиться, — успокаивает нас Филипп, — я побью их всех.

— И не сомневаюсь, особенно классно ты сработал в прошлый раз!

— Ладно, — Мэг дотрагивается до моей ладони. Ее пальцы такие мягкие, и я снова не могу поверить, что упустил ее. — Мне нужно тебе кое-что показать.

Я иду за ней. Дойдя до кофейни, она останавливается.

— Это тут.

Кафе как раз должно вот-вот открыться, и, конечно, Шон, один из ее братьев, уже там, все готовит.

— Ты вернулась, — говорит он.

— Только что.

— И кто этот босяк?

Шон показывает на принца.

— А, это? — Мэг оглядывается и радостно улыбается. — Это принц Алории Филипп Эндрю Клод. Я выхожу за него замуж.

— Да-а, конечно, — ухмыляется ее брат. — Так ты будешь работать в эту смену?

— Обойдешься. Я должна отдать Джонни его вещи, подвинься.

Она проходит мимо него и распахивает дверь в кладовку, где они держат кофе, сахар и всякое такое.

— Сюда!

— Что это?

— Твои вещи.

Я смотрю. Там от пола до потолка все заставлено обувными коробками. И не абы какими — они лимонно-зеленого цвета, на каждой изображена пальма, рядом с которой причудливым розовым шрифтом написано:

Джанни Марко из Саут-Бич

— Джанни?

— Это звучит покруче, чем Джонни.

— Ты достала мне коробки для обуви?

— Не только. Загляни внутрь.

Я вытаскиваю одну. Она тяжелая, не пустая. Открываю ее.

В ней пара босоножек. Ярко-розовая кожа с металлическим отливом. Серебристые стразы. Двенадцатисантиметровый каблук из прозрачного пластика с блеском. Мой дизайн!

— Как ты…

Я не могу в это поверить. Я не могу в это поверить. Мои туфли. Созданные мной туфли — прямо передо мной, они реально существуют. И это сделала Мэг — каким-то образом. Я рассматриваю их со всех сторон, снова и снова, даже встряхиваю.

Мэг переводит взгляд с обуви на Филиппа.

— Дорогой, мы с твоего позволения покинем тебя на минутку? — спрашивает она.

Филипп выглядит так, будто проглотил испорченную улитку.

— Ну, если так надо. Но ненадолго, моя ма-а-а-ленькая актиния.

Мне кажется, я замечаю, как Мэг усмехается, но когда я снова смотрю, она уже широко улыбается Филиппу. Потом дает ему обувную коробку и целует его (гэг), перед тем как сказать: