Галина Островская - Талисман жены Лота

Ароматы тоже путались. Едкий запах костровинквизиции мешался то с солнечно-пыльным, то с тяжело-влажным средиземноморским ветром, гуляющим по дворцам жестоких властителей. Древних, как их языческие боги.

...Бой часов плыл поверх всей этой мешанины...

По ночам Аглая, совершенно выбитая из колеи, не могла заснуть. И тогда она перед зеркалом усаживалась в позе восточной наложницы, накидывая на себя – по очереди – струящиеся легкие ткани, которых в ее гардеробе было не так-то и много. В конце концов, из золотистой туники она смастерила лиф, нашила на него старые бусины, из остатков ткани приладилась сооружать чалму. Сиреневый газовый шарф служил в этом наряде Шехерезады шароварами. Стекая сладостно-порочными складками к коленкам, он, увы, никак не дотягивался до тонких щиколоток, и тогда Аглая наклонила зеркало под таким углом, что изъян этот просто-напросто исчез.

Иная женщина – не Аглая – и иная реальность – не нынешняя – жила в тусклом зеркале по ночам целую вечность – неделю, на исходе которой и было принято решение – позвонить немедленно!

На третьем гудке на том конце провода подняли трубку. Липкий холодок, пробегающий по спине последние полчаса, резко усилился и стремительно переместился в живот. Оглушенная странным предчувствием, Аглая изо всей силы вдавила рычаг в телефонный аппарат.

Сердце заколачивало сваи в мерзлую стену груди.

Она отодвинула телефон от себя, подошла к окну, долго пыталась сложенной газеткой прибить тупо бьющуюся о стекло муху. Та, наконец, сделала резкий зигзаг в воздухе и вырвалась из стеклянного плена на волю через распахнутую половинку окна. Аглая вернулась в холл. Жужжание так и не убитого ею насекомого висело в воздухе. Или это был иной звук? Он был летним, полуденным... напоминающим что-то далекое-далекое, забытое...

Решительно набрав номер телефона, Аглая услышала короткие гудки. Занято.

– Еще одна Шехерезада выискалась, не иначе, – сказала сама себе надменно Аглая.

Зацепив себя за самое больное – самолюбие, она успокоилась окончательно, тщательно свернула газету, бросила ее в мусорное ведро...

Спустя полчаса еще раз набрала въевшийся в память номер.

...Как давно это было! Месяц назад? Два? В голове все смешалось...

– Алло, – услышала она сухой голос и непривычное разбиение на слоги.

– Алло, – еще раз поскребся к ней в ухо голос.

– Здравствуйте, – сказала Аглая, – я по объявлению.

– Алло? – в третий раз царапнул ее голос из трубки.

– Я по объявлению, – с напором сказала Аглая.

– Мне недавно в руки попалась газета, – еще более громко произнесла женщина заготовленную ложь и извинилась, что, может быть, звонит слишком поздно и беспокоит зря.

– Хорошо, – услышала она.

Не совсем поняв, что означает это безынтонационное «хорошо», она продолжила торопливо:

– Вам требуется молодая женщина, знающая в совершенстве немецкий язык... Мне тридцать восемь лет. Я замужем. Закончила Романо-германское отделение Московского университета. Много лет работала переводчиком. В Германии была неоднократно.

Она задумалась, что бы еще добавить.

– Хорошо, – нисколько не оживляясь, повторил голос.

Аглая рассердилась. Вытащила из сумочки маленькое зеркальце, поднесла его к лицу и, наблюдая, как у отражения глаза становятся все более яркими и негодующими, холодно спросила:

– Что – хорошо?

– Хорошо, что ты позвонила.

– Идиотка, – про себя назвала свое отражение Аглая, а вслух незамедлительно спросила:

– Вы намерены нанять женщину на тысячу и одну ночь? Говорить на немецком ей нужно будет в постели?

– ...Надо будет... два раза в неделю... в вечерние часы.... читать мне литературу... в оригинале.... И, по мере надобности... – в голосе появились сиплые нотки – писать деловые письма... моим партнерам и, одновременно, друзьям... в Германию... Я жду тебя завтра в восемнадцать часов по адресу... Записывай.

Аглая покорно взяла ручку.

– Повтори! – скомандовал Старик.

Она повторила.

– До встречи. Не опаздывай, – еще более повелительно сказал человек.

С того часа обыденная Аглаина жизнь была переведена в какое-то иное временное измерение...

Аглая с силой, чего раньше никогда не делала хлопнула крышкой стиральной машины.

– Муж не звонит, вчера чуть не вляпалась в какое-то дерьмо... А может и вляпалась... Сейчас явится Алик из магазина, и я буду вынуждена слушать, что молоко в синем пакете – трехпроцентной жирности – мое – будет стоять на верхней полке, а однопроцентное – его – на нижней. Потом все равно все забуду... Какие-то полки, ковры, магазины, жильцы, письма, Мефистофели с фаустами и... эта сволочь из муниципалитета! Ну что его дернуло именно на ту улицу с проверкой сунуться, где я припарковалась! Теперь штраф плати!

Подведя печальный итог своей жизни, Аглая уселась на краешек бачка для грязного белья. Руки ее чуть подрагивали, скрытое глубоко в мышцах напряжение криво и уродливо перекашивало что-то внутри. Глаза тускнели и стыли.

Она думала о позавчерашней поездке в Иерусалим.

Подцепив тонко-призрачную ниточку из спутанного клубка воспоминаний, стараясь снова не заблудиться во вчера, Аглая пошла дорогой логики. Попыталась пойти.

Почему она поехала в Иерусалим?

Потому что там была назначена встреча.

Встреча была назначена ровно неделю назад, во вторник.

Так, это был действительно вторник, а не четверг. Семнадцатое число. Нет, восемнадцатое.

Она уходила от Старика, уже попрощалась... У самого порога комнаты он остановил ее своим карканьем. Сказал же буквально следующее: «Я попрошу тебя, Эглая, об одном деле. Оно очень важное. Твои труды я оплачу». Аглая стояла, полуобернувшись, и ждала.

Старик молчал, перебирая четки парафиновой рукой с синими веревками вен. Он перебирал каменные четки своей полумертвой рукой и не смотрел на помощницу.

Да, он смотрел не на нее, а на письменный стол, чем-то напоминающий бильярдный. Она, Аглая, перевела взгляд на лежащие там бумаги и осторожно подошла поближе.

...Поверх коричневой кожаной папки с тиснением, в которой содержалась переписка с бароном фон Либенштайном, постоянным сокорреспондентом Старика, лежал конверт.

Был ли конверт, когда Аглая пришла на работу? Бог его знает! Но кажется, что нет.

В какой-то момент в комнату приходила эта высохшая слива – Фаруда. Может быть, она принесла его? Может быть. Аглая не видела. Она старалась никогда не смотреть на старшую служанку – и не смотрела: не приведи Господь встретиться с этой ливийкой взглядом...

Пауза – когтистая лапа зверя – зависла в воздухе.

Наконец Старик часто и хрипло задышал. Голова его уперлась в грудину. Аглая метнулась к колокольчику, уже схватила его, еще раз глянула на хозяина. Тот прозрачно посмотрел на нее и поднял указательный палец. Еле шевельнул им. Аглая поняла: служанку звать не надо. В памяти внезапно заворочалась фраза из «Фауста», продиктованная час назад Стариком, и каллиграфически выведенная ею на дорогой бумаге. Эта фраза служила ответом на последнее послание барона фон Либенштайна.