Сет Грэм-Смит - Президент Линкольн: охотник на вампиров

Ранним весенним вечером, вскоре после того, как были написаны эти строки, Томас отозвал сына посидеть у костра. Отец был пьян. Эйб понял это еще до того, как тот пригласил его присесть на пенек и согреться. Отец разводил костер снаружи, только когда собирался как следует надраться.

— Ты уже слышал историю про дедушку?

Он любил рассказывать ее, когда был пьян. В детстве Томас стал свидетелем жестокого убийства собственного отца — и это глубоко его травмировало. К сожалению, успокоительная кушетка Зигмунда Фрейда появится только через несколько десятилетий. В ее отсутствие Томас справлялся со своими печалями так же, как это делал любой уважающий себя мужчина с фронтира: напивался до бесчувствия и выкладывал все как на духу. Утешением Эйбу могло служить то, что его отец был одаренным рассказчиком — в его устах любая история оживала. Томас подражал говору, в лицах изображал события. Он менял тембр голоса и ритм повествования. Иначе говоря, был прирожденным актером. Увы, именно это представление Эйб видел уже не один раз. Он мог слово в слово пересказать сюжет: его дед (тоже Авраам) вспахивал поле неподалеку от своего дома в Кентукки. Восьмилетний Томас с братьями смотрел, как отец трудится в жаркий майский полдень, переворачивая землю. Вдруг послышались крики шауни — индейцы выскочили из засады и набросились на Авраама. Маленький Томас укрылся за деревом и смотрел, как дикари месят отцовский мозг каменным молотом. Перерезают ему горло томагавком. Он все мог описать — даже выражение бабушкиного лица, когда он выложил новости, вернувшись домой.

Но в тот день Томас поведал сыну другую историю.

Началась она как обычно — в жаркий майский день 1786 года. Томасу было восемь лет. С двумя старшими братьями, Иосией и Мордехаем, он проводил отца на четырехакровую вырубку в лесу неподалеку от фермы, которую они помогали строить несколькими годами ранее. Мальчик наблюдал, как отец направляет небольшой плуг вслед за Беном — старой рабочей лошадкой, которая была у них еще с довоенных времен. Палящее солнце наконец скрылось за горизонтом, и долина реки Огайо утонула в мягком голубом свете. Все же «было жарче, чем в адовой печке» и к тому же влажно. Авраам-старший снял рубашку, чтобы воздух остужал его мощный торс. Молодой Томас ехал верхом на Бене и правил, а братья шли следом и сеяли. Все они надеялись вот-вот услышать долгожданный звон, возвещавший ужин.

До сих пор Эйбу было знакомо каждое слово. Дальше обычно следовала часть, когда раздавался боевой клич шауни. Старый конь пятился и сбрасывал Томаса на землю. Мальчик бежал в лес и смотрел, как отца забивают до смерти. Но на сей раз шауни так и не появились. Томас выдал совсем иную концовку. Эйб пересказал ее в письме к Джону Т. Стюарту более двадцати лет спустя.

«Правда в том, — прошептал отец, — что твоего дедушку убили не люди».

Полуобнаженный Авраам работал на краю вырубки, возле деревьев, когда в лесу раздался «громкий хруст и треск ветвей» — ярдах в двадцати от того места, где находился фермер с сыновьями.

«Папа велел мне прибрать поводья, а сам прислушался. Наверное, это просто олени шли через чащу, но нам и черные медведи порой попадались».

А еще ходили слухи. Рассказывали об отрядах шауни, нападавших на ничего не подозревающих поселенцев. Индейцы без зазрения совести убивали белых женщин и детей. Жгли дома. Заживо снимали с мужчин скальпы. Война за землю еще не окончилась. Индейцы были повсюду. Лишняя осторожность никогда не мешала.

«Теперь треск раздавался с другой стороны. Что бы это ни было, точно не олень. Отец обругал себя за то, что оставил дома кремниевое ружье, и принялся распрягать Бена. Он не собирался бросать лошадь на поживу индейцам. Моих братьев он отослал — Мордехая за ружьем, а Иосию за подмогой на станцию Хьюз». [7] Ранние поселенцы часто строили дома вокруг фортов или так называемых «станций». В случае нападения индейцев форты использовали в качестве убежища. Служили в них небольшие отряды добровольцев.

Треск зазвучал иначе. Начали гнуться верхушки деревьев — будто кто-то перепрыгивал по ним с одной на другую.

«Отец принялся быстрее распутывать постромки. „Шауни!“ — прошептал он. От этого слова сердце у меня ушло в пятки. Я следил за верхушками деревьев и ждал, что вот-вот толпа дикарей выбежит из леса, крича, улюлюкая и размахивая топорами. Я представлял, как увижу прямо перед собой красные лица. Чувствовал, как волосы натягивают… и снимают мой скальп».

Авраам все еще боролся с упряжью, когда Томас заметил, как что-то белое спрыгнуло с верхушки дерева «футов в пятьдесят высотой». Что-то, напоминающее размером и формой человека.

«Это был призрак. Он парил над землей. Белое тело словно расплывалось, когда он несся к нам. Дух шауни пришел, чтобы забрать наши души за то, что мы ступили на его землю».

Томас смотрел, как призрак летит к ним, но был слишком напуган, чтобы кричать или предупредить отца об опасности, о том, что нависло над ним. Прямо сейчас.

«Сверкнуло что-то белое, и раздался крик, способный поднять мертвых на милю вокруг. Старина Бен взбрыкнул, скинул меня прямо в грязь и помчался как бешеный — плуг все еще волочился за ним на одной постромке. Я вскинул голову и посмотрел туда, где только что стоял отец. Его не было».

Томас поднялся на ноги. У него кружилась голова и — хоть он не почувствует этого еще несколько часов — было сломано запястье. Призрак стоял в пятнадцати или двадцати футах, повернувшись к мальчику спиной. Словно какое-то божество, он возвышался над отцом, недвижимо и спокойно. И наслаждался беспомощностью жертвы.

«Это оказался не призрак. И не шауни. Даже со спины было видно, что незнакомец всего-навсего мальчишка, не старше моих братьев. Его рубашку будто шили на кого-то размером вдвое больше. Она была белее снега и выбивалась из полосатых серых штанов. Его кожа была такой же белоснежной, а на шее перекрещивались тонкие голубые линии. Он стоял, не двигаясь и не дыша, точно изваяние».

Аврааму-старшему едва минуло сорок два года. Благодаря хорошей наследственности он был высок и широкоплеч. Честный труд сделал его стройным и мускулистым. Он никогда не проигрывал в драке — и теперь не собирался. Авраам поднялся («медленно, словно у него были переломаны ребра»), выпрямился и сжал кулаки. Он ушибся, но это подождет. Для начала он выбьет из маленького сукина…

«Отец поглядел мальчику в лицо, и челюсть у него отвисла. Что бы он ни увидел, это напугало его до полусмерти».

— Ох ты госпо…

Мальчишка метил Аврааму в голову. Он промахнулся. Авраам отступил на шаг и вскинул кулаки, но замер, не нанося удара. Промахнулся. Слева щеку покалывало. Промахнулся ведь? Пощипывало под глазом. Отец Томаса провел кончиком указательного пальца по лицу… легко-легко. Полилась кровь — хлынула потоком из тонкого, как от бритвы, разреза, протянувшегося от рта до уха.