Сет Грэм-Смит - Президент Линкольн: охотник на вампиров

Но лето 1818 года выдалось самым жарким и засушливым на памяти старожилов. С наступлением июля во всей Индиане не осталось ни единого зеленого побега.

Томас был разорен.

Ему осталось только продать плуг и лошадь, чтобы выручить хоть немного денег. Собирать урожай никому не требовалось, так что спроса на его товар не было. Не осмеливаясь показаться Бартсу на глаза, Томас отослал ему двадцать восемь долларов вместе с письмом от первого сентября (письмо под диктовку писала Нэнси), в котором обещал прислать остаток долга, как только получится. Больше он сделать ничего не мог. Но Джека Бартса это не удовлетворило.

Через две недели Томас Линкольн шепотом произносил мольбы, которые словно обретали форму в колючем ночном воздухе. Он пробудился ото сна всего несколько минут назад. Его разбудило прикосновение к щеке. Прикосновение шелкового голубого рукава. И пачки банкнот — двадцати восьми долларов. Над постелью Томаса стоял Джек Бартс.

Бартс не собирался спорить, он пришел предупредить. Отец ему нравился. Нравился всегда. Поэтому он даст должнику еще три дня, чтобы собрать недостающие деньги. Понимаешь ли, дело есть дело. Если пройдет слух, что Джек Бартс идет на поводу у своих должников, другие еще дважды подумают, стоит ли платить ему вовремя. И куда ему после этого деваться? В богадельню? Нет, нет. Ничего личного. Исключительно вопрос платежеспособности.

Они стояли возле деревянного туалета, чтобы шепот не разбудил обитателей хижины. Бартс повторил свой вопрос:

— Сможешь отдать деньги через три дня?

Томас опять понурился:

— Не смогу.

Бартс улыбнулся и отвел глаза.

— В таком случае…

Он повернулся к Томасу — лицо кредитора исчезло, и на его месте возникло лицо демона. Окно в ад. Черные глаза, белая кожа и — клыки, длиннющие, острые как у волка, порази меня Господь, если я лгу!

— Я возьму свое другим способом.

Эйб смотрел на отца сквозь огонь.

Ужас. Меня обуял ужас. Сковал по рукам и ногам. Я ослабел. Мне стало дурно. Я больше не желал это слушать. Не сегодня. И никогда. Но отец не мог остановиться. Не теперь, когда он был столь близок к окончанию своего рассказа — к окончанию, о котором я догадывался, но в которое не решался поверить.

— Вампир отнял у меня отца…

— Замолчи…

— Отнял Спэрроу…

— Не надо!

— И вампир отнял у нас твою…

— Иди к черту!

Томас разрыдался.

Один вид его пробуждал во мне неведомую доселе ненависть. Ненависть к отцу. Ко всему на свете. Отец вызывал у меня отвращение. Я убежал в темноту, страшась слов, которые могли у меня вырваться, и того, что я мог сделать, останься я с ним еще хоть на мгновение. Злость не пускала меня домой три дня и три ночи. Я спал в амбарах и хозяйственных пристройках у соседей. Воровал яйца и пшеничные колоски. Бродил по окрестностям, пока ноги не начинали дрожать от изнеможения. Вспоминал мать и плакал. Они отняли ее у меня. Отец и Джек Бартс. Я ненавидел себя за то, что был слишком мал, чтобы защитить ее. Ненавидел отца за то, что он рассказал мне нечто столь невозможное и невыразимое. Но все же я понимал, что все это — правда. Не могу объяснить, откуда взялась моя уверенность, но у меня не было сомнений. Я вспомнил, как отец одергивал нас, когда мы сочиняли истории про вампиров. Крики, которые ветер доносил по ночам. Горячечный шепот матери про то, как она «заглянула в глаза дьяволу». Отец был пьянчугой. Праздным и черствым пьянчугой. Но не лжецом. За три дня ярости и горя я поддался безумию и признался самому себе: я верю в вампиров. Я верил в них и всех их ненавидел.

Когда Эйб наконец вернулся домой (к перепуганной мачехе и притихшему отцу), он не проронил ни слова. Взял дневник и записал одно-единственное предложение. То самое, которое кардинальным образом изменит течение его жизни и приведет молодую страну на грань катастрофы:

Отныне я твердо намерен убить всех до единого вампиров в Америке.

Сара надеялась, что Эйб почитает им после ужина. Было довольно поздно, но огонь разгорелся вовсю, и оставалось достаточно времени, чтобы послушать несколько страниц о приключениях Ионы или разноцветных одеждах Иосифа. Сара любила, когда Эйб читал — так живо, так ясно и выразительно. Мальчик был мудр не по годам. Нечасто встретишь у ребенка такую обходительность и прекрасные манеры. Как Сара сказала Уильяму Херндону после убийства пасынка, он был «лучшим мальчиком из всех, кого я встречала или надеюсь когда-либо повстречать».

Но Библии нигде не было. Неужели она одолжила книгу соседке и забыла? Или оставила у мистера Грегсона? Сара искала повсюду. Поиски были напрасны. Женщина больше никогда не увидит своей Библии.

Эйб ее сжег.

Он по-детски сорвал злость на книге и всегда раскаивался (хотя, похоже, недостаточно глубоко, чтобы поведать мачехе правду). Много лет спустя он пытался объяснить свой поступок:

Как я мог почитать Бога, который позволил существовать [вампирам]? Бога, который дал моей матери пасть жертвой их злого замысла? [10] Неизвестно, как именно Бартс убил Нэнси Линкольн и супругов Спэрроу, но, судя по информации в других частях дневника, скорее всего, он использовал небольшое количество собственной крови. Зачастую вампиру достаточно уколоть палец и выдавить несколько капель крови в рот спящей жертвы. Такой объем способен вызвать побочные эффекты перерождения (болезнь и смерть), но недостаточен для долгосрочных последствий. Либо Он был бессилен им помешать, либо был их сообщником. В любом случае Он не заслуживал моих молитв. В любом случае Он стал моим врагом. Так думал двенадцатилетний мальчик. Мир представлялся ему выбором между двумя неравными данностями. Он верил, что дела «непременно» обстоят так или иначе. Мне стыдно за этот поступок, да. Но я не стану обременять свою совесть еще сильнее, притворяясь, будто не совершал его.

Вера Эйба рухнула, и мальчик продолжил свою клятву в недатированном манифесте (август 1820 г.):

Отныне я посвящу жизнь ниустанному [sic] поиску знаний и служению. Я сделаюсь образованным во всех сферах. Стану воителем, более виликим [sic], чем Александр. В моей жизни будет только одна цель — убить как можно больше вампиров. В этом дневнике я буду писать об их убийстве. [11] Интересно отметить навязчивое употребление слов «убить» и «убийство» в ранних записях. Позже Эйб начнет прибегать к более точным формулировкам: «истреблять» и «уничтожать». Никто, кроме меня, его не прочетает [sic].

Увлечение книгами, ранее проявлявшееся всего лишь в виде ненасытного интереса, превратилось в самую настоящую навязчивую идею. Эйб два раза в неделю совершал часовые прогулки к дому Аарона Штибеля (сапожника, который мог похвастаться личной библиотекой в сто пятьдесят томов), чтобы вернуть хозяину одну охапку книг и одолжить другую. Когда мачехе случалось ехать в Элизабеттаун навестить родственников, он неизменно сопровождал ее, только чтобы засесть в доме Сэмюэля Хейкрафта-старшего на Вилледж-стрит. Хейкрафт являлся одним из основателей города и гордым владельцем около пяти сотен книг. Эйб читал мистику, искал упоминания о вампирах в европейском фольклоре. Он составил список их предполагаемых слабостей, отличительных черт и привычек. С утра Сара частенько находила пасынка спящим за столом: его голова покоилась на раскрытых страницах.