Артемий Ульянов - Останкино. Зона проклятых

Усевшись рядом с Колей, он попытался сосредоточиться на новостях. МВД обнародовало официальные данные о пропавших по состоянию на 18 часов. Если учесть, что исчезновения начались около 15.00, то цифра выглядела пугающе.

«Тридцать человек за три часа. Черт, каким же образом? Немногие оставшиеся в районе предупреждены, ведь вчера никто не пропадал, — внятно и по слогам думал Васютин, пытаясь отвлечься от канувшего Малаева. — Если известные подконтрольные факторы неизменны, то значит, что-то поменялось в самой аномалии. К тому же наверняка менты дали информацию только о запротоколированных случаях. А со скольких родственников еще не успели снять показания? Пропавших реально больше. Да, темпы жатвы растут, — рассуждал Кирилл, завидуя спокойному неведению канадца. — Но даже если пропали всего тридцать семь за три часа, район все равно закроют, — продолжал он свой мысленный монолог. — Интересно, какой режим утвердят в Останкине? Стрелять по всему живому не станут, это понятно. А можно ли будет ночью, в камуфляже и ползком, передвигаться по „зеленке“? — Вопрос был не праздный. — А Малаев будет знать про режим. И много еще чего он будет знать, хиппарь вонючий», — устало злился сыщик.

Порывшись в сумке, он достал экологическую карту района. Чтобы успокоиться, принялся карандашом отмечать на ней зоны с растущими деревьями, попутно нанося асфальтные перешейки, разделяющие спасительные насаждения.

За этим занятием и застал его теледиктор, объявивший экстренный выпуск новостей. «Несколько минут назад в Останкине произошло нападение на патруль милиции. Толпа численностью около ста человек перевернула милицейский автомобиль. Оружие сотрудниками милиции не применялось, по предварительным данным пострадавших нет».

Берроуз обернулся на Кирилла, скорчив гримасу пародийного испуга. Кирилл в свою очередь испугался по-настоящему.

— Да откуда взялись эти сто мудаков! — прошипел он, схватившись за голову. — Как не вовремя! Ну что за уроды, а?

— Что-то плохое есть? — обеспокоенно спросил стрингер на своем неподражаемом русском. Реакция московского Холмса на такую ерунду, как локальные беспорядки, его немного смутила.

— Да, Коленька! Имеем путь, чтоб жидко какать, — передразнил его Кирилл.

Канадец вмиг потерял всю свою беспечность, осознав, что он недопонимает что-то очень важное. Васютин злобно схватил телефон и вновь набрал Малаева. Но тот снова не поднял трубку, хотя его мобильник работал.

— Вот…! Я его хотел…….! Просто какая-то феноменальная…..! — яростно процедил сквозь зубы Васютин. Собравшись огромным усилием воли, он плавно сел на стул рядом с канадцем.

— Что-то случилось, а я об этом не знаю. Я прав? — спросил Берроуз по-английски, не решившись говорить на любимом родном языке.

— Нет, не прав. На данный момент ничего не случилось.

— Хорошо, Кирилл, я спрошу по-другому. А что может случиться?

— Если беспорядки продолжатся, район могут оцепить, а после совсем закрыть. Именно в этот момент ключевой человек не выходит на связь. Я должен с ним срочно встретиться. Есть незаконченные дела.

— Я понял, спасибо. Теперь я тоже могу ругаться, — серьезно сказал Коля и тут же улыбнулся.

— Только ругайся по-английски. «Имеем путь ходить всех на» русская словесность не переживет, — сказал Васютин, чуть смягчившись.

«Ну и что делать? Уехать сейчас и доставать вонючего хиппи Федю из города. А если оцепят? Можно остаться здесь. Да, остаюсь здесь. Если Федя не объявится — канадец пролетает. Ну что ж, из двух зол…»

Выбрав приемлемое зло, он продолжил разрисовывать экологическую карту Останкина, выбирая оптимальные маршруты незаметного перемещения. Экстренные выпуски новостей транслировались каждые 15 минут. Ситуация ухудшалась. Федор на связь не выходил.

В 21.40 район закрыли.

Степан Аркадьевич Кузин вышел из скрипучей калитки в накренившемся рыжем заборе, которым был обнесен его дом, приютившийся на окраине села Останкина. Здесь семейство Кузиных обитало уже без малого двадцать лет. И хотя житье их не было простым, на долю свою они не роптали, дружно благодаря Бога за каждый подаренный день.

Вместе с родными благодарил его и Степан Аркадьевич, не умеющий читать и писать, но назубок знающий «Отче наш», «Символ веры» и «Богородице». Сегодня поутру он трижды прочел их, сосредоточенно крестясь и отбивая земные поклоны. Ему было за что благодарить Всевышнего, ведь ему нежданно-негаданно изрядно подфартило. Счастье, свалившееся Кузину на голову, своими масштабами превосходило все его ожидания, которые лелеял он, читая вызубренные молитвы. Справедливо полагая, что сам Господь наградил его таким образом за усердие и прилежание, он сполна отблагодарил Создателя, твердо решив впредь молиться еще чаще, дабы Он не отвернулся от него, ведь везения, которое есть Божья милость, много не бывает. Не успев еще толком насладиться сегодняшней удачей, Степан уже грезил о будущих дарах, что достанутся ему за трудолюбие, смирение и истовые молитвы.

Плотно позавтракав гречневой кашей, сваренной с сушеными опятами, что собирали они всей семьей по осени, он управился с утренними домашними делами куда быстрее обычного. Покормив скотину и многочисленную птицу, которых держало его семейство, он наскоро напялил старенький овчинный тулуп, линялую кроличью шапку, ватные портки и новенькие серые валенки, стремясь быстрее покинуть хату.

Выйдя в студеный январский день, предвещавший скорые крещенские морозы, он поспешил в заснеженную рощу на горке, чтобы вдали от семейной суеты спокойно решить, как поступить ему с дарами, внезапно посланными Боженькой. Степан Аркадьевич нес их под овчиной, для надежности прихватив свое сокровище широким синим кушаком, коим был опоясан его тулуп. Добравшись до рощи, он озябшими руками отряхнул от снега большую поваленную сосну, и, усевшись на нее поудобнее, решительно запустил пятерню за пазуху, достав оттуда Господнее воздаяние, завернутое в ветхую тряпицу. Развернув ее и осторожно положив на колени, Кузин стал благоговейно и чуть дыша рассматривать свое богатство, всецело и обстоятельно наслаждаясь обладанием.

Перед ним лежали три предмета, каждый из которых был прекрасен по-своему. Один из них, завернутый в обрывок газеты «Губернские ведомости» от 28 декабря 1904 года, Степан Аркадьевич лишь чуть развернул, понюхал, жмурясь от удовольствия, и, бережно завернув, сунул обратно за пазуху. То был крупный печатный тульский пряник, который он решил съесть позже, до вечера растягивая томительную негу ожидания и предвосхищая удовольствие.

Решив судьбу пряника, Кузин взялся за большого раскрашенного оловянного солдатика. Он был облачен в парадный мундир с эполетами времен войны 12-го года и блестящие высокие сапоги. Торжественно вытянувшись во фрунт, он прижимал к ноге верную боевую подругу — винтовку со штыком, с которой гнал он француза по Смоленской дороге.