Наталья Александрова - Шкатулка Люцифера

Присутствующие дружно зааплодировали.

Дмитрий Алексеевич, заметно порозовев, вышел вперед и остановился перед микрофоном.

Он чувствовал себя неловко не только и не столько от направленных на него камер и от благосклонного внимания присутствующих, сколько из-за взятого напрокат смокинга. Смокинг был немного маловат и ощутимо жал под мышками. Да еще и плечо, оцарапанное пулей Кленского, побаливало при ходьбе.

– Это несправедливо… – проговорил он, неловко передернув плечами.

– Что несправедливо? – растерянно переспросил заместитель министра. Он ожидал вежливого ответа и многословной благодарности, а не обвинений в несправедливости.

– Несправедливо оставить в тени того, кто внес не меньший, а может быть, и больший, чем я, вклад в поиски этого сокровища! – И с этими словами Старыгин вытащил из рядов зрителей безмолвно сопротивляющуюся Агриппину.

Накануне между ними разыгралась настоящая ссора. Старыгин метался по номеру, как тигр по клетке, кричал и ругался, увещевал и воспитывал. Речь шла о второй паре туфель и вообще о внешнем виде его неуступчивой напарницы. Поначалу Агриппина и слышать ничего не хотела про салон красоты. Однако потом, когда Старыгин потерял уже всякую надежду и от полного бессилия пригрозил, что перестанет с ней разговаривать и вообще навсегда разорвет все отношения, она согласилась неожиданно для него и для себя.

И с тех пор, как сегодня вечером Старыгин взглянул на преображенную Агриппину, он так удивился, что надолго потерял дар речи.

По поводу сегодняшней церемонии она была одета в длинное жемчужно-серое платье, которое тоже взяла напрокат, и в изумительные темно-серые туфли-лодочки, на покупке которых настоял Старыгин. Мастера в салоне красоты хорошо знали свое дело, выглядела она сногсшибательно. Присутствующие журналисты оценили это и дружно защелкали фотокамерами.

– Замечательный кардиохирург Агриппина Кудряшова! – представил ее Старыгин. – Без нее я ни за что не нашел бы шкатулку Вайсгартена!

– Очень приятно! – заместитель министра поцеловал руку Агриппины, и все фотографы запечатлели этот волнующий момент.

– А теперь, – проговорил чиновник, когда все затихли, – я должен выполнить еще одну возложенную на меня приятную миссию. По закону Эстонской Республики нашедшему клад человеку или группе людей причитается вознаграждение в размере десяти процентов от стоимости клада. Правда, оценить шкатулку Вайсгартена и ее содержимое очень трудно, по сути, они бесценны, но Министерство культуры, которое я представляю, проконсультировавшись с коллегами из фонда «Культуркапитал», выписало господину Старыгину и его… его спутнице чек на весьма значительную сумму!

Он протянул чек Дмитрию Алексеевичу и снова застыл, пережидая шквал фотовспышек.

Агриппина через плечо Старыгина взглянула на чек, и глаза ее полезли на лоб.

Прощай, коммунальная квартира! Прощай, старуха Курослепова! Прощай, алкаш Федька Стуков вместе со своим одеялом! Здравствуй, новая жизнь!

Она без сожаления проводила глазами шкатулку с драгоценностями. Ничто не дрогнуло в ее сердце при мысли, что она никогда больше не увидит таинственного перстня с рубином. Наваждение прошло.

Клаус заступил на дежурство в десять утра, как только открылся музей.

Дежурил он в церковной часовне, где были выставлены для всеобщего обозрения золотые и серебряные кресты, чаши для святой воды, сосуды для причастия, реликварии и прочие церковные ценности, составлявшие коллекцию музея Нигулисте.

Дежурство было очень скучное, а потому – утомительное.

Приходилось целый день неподвижно сидеть возле входа в часовню, тупо пялясь на какой-нибудь золотой сосуд или провожая взглядом немногочисленных туристов, которые после осмотра «Пляски смерти», расписных алтарей и прочих достопримечательностей решили взглянуть и на церковные реликвии.

Прежде Клаус работал охранником в магазине одежды на улице Выру. Там было куда веселее – разрешалось походить по магазину, поболтать с симпатичными продавщицами, выпить кофейку… Здесь, в музее, запрещалось отлучаться с поста (разве что на минутку, по естественной надобности), да если бы и можно было общаться с музейными служительницами, кому интересно болтать с этими старыми галошами…

Клаус уселся на свой стул, взглянул на ближайшую витрину…

И у него перехватило дыхание.

Вместо серебряного кадила, которое лежало здесь прежде, витрину занимала старинная шкатулка, наполненная драгоценными камнями.

А рядом со шкатулкой на подушечке из черного бархата лежал перстень с огромным рубином.

Этот рубин не просто лежал в витрине.

Он смотрел в душу Клауса, как огромный кроваво-красный глаз. Он выворачивал его душу наизнанку, находил в ней самые темные, самые мрачные углы. Кровавый рубин засасывал Клауса, как мощный водоворот, в неведомую ему бездну.

Клаус не мог противиться этому могучему притяжению. Он понял, что должен завладеть этим камнем, иначе его жизнь превратится в непрерывное страдание, как жизнь наркомана, лишенного ежедневной дозы.

Он должен завладеть рубином, и он это сделает.

Никто не сможет ему помешать.

В голове охранника начал складываться план.

Первым делом нужно будет отключить сигнализацию. Для него это не составит труда, ведь он прекрасно знает ее устройство. Пожалуй, лучше всего устроить короткое замыкание, тогда в часовне выключится свет, и в темноте он сможет завершить начатое. У него будет на все две или три минуты. За это время нужно вскрыть витрину, достать перстень и спрятать его в укромном месте. Потом, когда свет снова загорится, нужно обеспечить себе алиби. Лучше всего – ударить себя по голове и изобразить обморок…

Охранник обдумывал вариант за вариантом, не обращая внимания на посетителей, медленно обходивших часовню. Не заметил он и высокого, немного сутулого человека в черном кашемировом пальто, с длинными белыми волосами, падающими на воротник, и бесцветными глазами, прозрачными и холодными, как талая вода. По внешнему виду, скорее всего, скандинав – швед или датчанин.

Светлоглазый мужчина пристально взглянул на охранника и вполголоса произнес короткую фразу.

Фраза эта была не на шведском или датском языке, а на шумеро-аккадском – на языке давно уже исчезнувшего с лица земли народа Месопотамии. В переводе на современный язык фраза значила: «Все еще только начинается».

См. романы Н. Александровой «Хранители чаши Грааля», «Клавесин Марии-Антуанетты» и «Завещание алхимика».