Чайна Мьевиль - Кракен

— Найдите кирпич! — крикнул он. — Что-нибудь тяжелое. Хватайте меня! — Ближайшая собака нащупала и подняла игрушку. — Как скажу, расшиби этого гада о стену, и чтобы с первого раза. Понял?

Испуганная собака кивнула.

Вати уперся, выждал, затем втянул удивленного неприятеля к себе, в крохотную фигурку. В ней стало тесно. Вати смотрел через невзрачные глаза, чувствуя, как сбитый с толку полицейский толкается среди незнакомых ему изгибов.

— Давай! — гаркнул он.

Собака мотнула тяжелой головой и запустила куклу в кирпичную стену. За мельчайшую долю мгновения до того, как та коснулась стены, Вати оттолкнулся и вырвался наружу, впихнув копа глубже и перелившись в однорукую Барби.

Скользнув в пластиковую оболочку, он услышал треск и увидел летящие по воздуху осколки того, что миг назад было им самим. Вместе с ударом донесся стон чего-то умирающего. Отрыжка вони и сильного чувства взметнулась грибовидным облачком и рассеялась. Собаки таращились на осколки, на ярящегося в женской фигурке Вати.

— Что это было? — спросила одна из них. — Что случилось?

— Не знаю, — сказал Вати; отпечатки виртуальных пальцев сильно саднили. — Коп. Вроде того. — Он ощупывал свои раны, проверяя, нельзя ли что-то узнать по ним и их следам. — О, чтоб меня, — прошипел он, ткнувшись в больное место.

Он был человеком переменчивых и разносторонних дарований. Никто не назвал бы его криминальным авторитетом, хотя, конечно, он нисколько не ограничивал себя формальностями закона. Он не был ни богом, ни божком, ни воином на службе у божества. Кем он был, по собственному утверждению, так это ученым. Никто не стал бы спорить с Гризаментом насчет этого.

Происхождение его было смутным — «неинтересным», по его словам, — и родился он на свет в промежутке от пятидесяти до трехсот лет назад, все время называя разные даты. Гризамент магически вмешивался в происходящее согласно своим представлениям об облике Лондона, привлекательным для сил правопорядка и для всех, желавших чуточку ограничить насилие.

Он умел завоевывать сердца и умы. По контрасту с Тату, безжалостным новатором в сфере жестокости, ценившим этикет и пристойность лишь потому, что их попрание вызывало шок, Гризамент уважал традиции скрытого от глаз Лондона. В своих соратниках он поощрял добродетельное поведение и почтение к достойнейшим людям города.

Он играл, легко, но не в шутку, с ложными воспоминаниями потаенного Лондона. Прошло очень много времени с тех пор, как здесь водились самые невероятные обитатели бестиария, если они вообще существовали, — но вместо того, чтобы пожать плечами и принять как должное этот упадочный ландшафт деградировавшей магии, он снова ввел в моду городских монстропасов. Довольно смехотворные любители, напоминавшие о подлинно волшебном прошлом города среди его ткани — минотавры из палой листвы, мантикоры из мусора, драконы из собачьего дерьма, — стали его войском, помощниками для разных случаев. А с его уходом они снова сделались фольклорными танцорами сверхъестественного мира, не более того.

— Он не то чтобы не мог умереть, если ты вдруг подумал такое, — сказал Дейн. — Бессмертия нет, никто здесь не идиот. Но это было шоком. Когда мы услышали.

Что Гризамент умирает. Он не стал — как многие мелкие полководцы, каким вроде был и он, хоть и очаровывал всех вокруг, — напускать туману. Он обращался с просьбами, взывал о помощи. Искал средство от своего, казалось, дрянного, пустячного, но смертельного расстройства.

«Кто это сделал?» — спрашивали, страдая, его приверженцы, не утешаясь тем, что на самом деле винить вроде было и некого. Только случай и биологию.

— Он очень обогатил некоторых смертистов, — сказал Дейн.

— Смертистов?

— Танатотургов. Они часто у него бывали, маги, противодействующие смерти. Все решили, что он пытался найти выход. Не он первый. Но только это и можно сделать. Однако благодаря этому он познакомился с Бёрн. Та стала его дамой и дала ему немного счастья в последний год или два.

— И?

— Что — и? Умер. Потом — похороны. Кремация, как у викингов. Поразительная вещь, совсем как эти безумные фейерверки. Когда он осознал, что уходит, то от смертистов обратился к пирикам. К Джинну и компании, Анне Джиньер, как-его-там Коулу. Когда загорелся погребальный костер, обработанный магами, он горел совсем не так, как любой другой.

— Ты это видел?

— Мы посылали делегацию. Как и большинство церквей.

Огонь, опалявший во всех направлениях, выжигавший определенные факты, проделывавший дыры в совершенно посторонних для него вещах, впечатляющий, как пышный фейерверк. Близость места церемонии — арендованный зал в безобидном с виду банке или в чем-то подобном — к Пудинг-лейн [47] На улице Пудинг-лейн располагалась королевская пекарня, в которой в ночь на 2 сентября 1666 года начался Большой лондонский пожар, уничтоживший 13 500 домов, 87 церквей, собор Святого Павла и большинство зданий местной администрации. , необычная природа огня и репутация пириков, которые его приготовили, — все наводило на мысль, что это был потайной ход, начиненная магией искра, прожегшая путь в прошлое, на четыреста с лишним лет, к Большому лондонскому пожару. Небольшая дырка для Гризамента, выход из того настоящего, в котором он умирал.

— Чушь, — сказал Дейн. — Да и все равно, в какое бы время он ни перебрался, умирание не покинуло бы его.

Ведь он умер, человек, который только что прислал сообщение.

— Зачем прямо сейчас? — спросил Билли, который шел рядом с Дейном, а не в шаге позади, как сделал бы раньше; они двигались по Дагенему, по улице, полной грязных, заброшенных зданий, где фасады из гофрированного железа встречались почти так же часто, как и кирпичные. — Слушай, Дейн. Почему ты так торопишься? Ради бога!

Он схватил Дейна. Тот вынужден был посмотреть Билли в лицо.

— Я же сказал: он один знает, что мы встречались…

— Он это или не он, ты не знаешь, что происходит. А нам полагается быть тише воды ниже травы. За наши головы назначена награда. Завтра встреча с Вати. Почему не подождать, не поговорить сперва с ним? Ты же сам призывал меня думать, как воин, — настаивал Билли.

Плечи Дейна приподнялись.

— Не говори мне, — сказал он, — что я не воин. Ты-то кто?

— Вот и скажи, кто я, — бросил Билли. Оба изо всех сил старались не повышать голос. Сняв очки, Билли приблизился вплотную к Дейну. — Кто я такой, по-твоему? Ты давно уже не спрашивал о моих снах. Хочешь узнать, что я видел?

Ему ничего не снилось.

— Конечно, нам надо соблюдать осторожность. Но ведь только что воскрес из мертвых один из главных игроков Лондона. Вернулся из ниоткуда. Почему он столько ждал? Чем занимался? И почему хочет поговорить со мной? Нам надо это узнать — и немедленно.