Анатолий Шинскин - Тихий омуток

-- Ой! – подхватилась Ольга Ивановна. – А я беспокоюсь: не заболела ли моя кормилица. Тяжело уж в такие годы на базар таскаться. Хорошо, я тебя выручаю.

-- Выручаешь, выручаешь! – нежно ядовито пропела Баба Таня. – Вот еще пятнадцать штук твоим огольцам. Надолго оне у тебя?

-- Недельки две побудут пока

У бабы Тани охнуло внутри и провалилось, но виду не подала, только меду в голос добавила и запела еще ядовитей:

-- Надо, надо ребятам, заморышам городским, подкормиться свеженьким, немагазинным. А и ходить не далеко...

-- Уж, очень у тебя яйца вкусные…

Стремительно ворвавшись в кухню, баба Таня схватила кастрюлю, с приготовленным жидким тестом, швырнула на газовую плиту сковородку и начала яростно печь блины. Стучал половник о кастрюлю, зачерпывая жидкую массу; грохотала о конфорку, обмазываемая маслом сковорода, шлепался на теплое полотенце горячий парящий блин.

Петрович напрягся в кресле, оторвался от газеты, сдвинул очки на кончик носа, глянул в телевизор и повернулся к жене:

-- Чем беситься, сходи на рынок. Просто так.

-- Рынок у Чубайсов с Гайдарами. У меня базар.

-- Хорошо, хорошо. Сходи на базар, а то к тебе уже спиной поворачиваться страшно.

Баба Таня прожгла мужа взглядом, обкатала тесто в сковороде, шумно поставила на огонь и заперебирала в нетерпении ногами, ожидая, пока одна сторона пропечется и можно будет перевернуть. Через две минуты подскочила к Петровичу уже одетая на выход:

-- Допекай, а я за дрожжами сбегаю. Пирожки поставлю на завтра.

-- В холодильнике дрожжи, -- засопротивлялся, накликавший себе работу Петрович.

-- Мне сухие нужны, -- "крутанула хвостом" баба Таня, резво семеня к дверям. – Турецкие. И велосипед мне почини. Бегаю везде пешком, как савраска, а сам на мопеде королем.

Непряхинский базар, некоторые оскорбительно называют его рынком, -- особый мир продуктов, покупателей, торговок и торговцев, а главное, сплетен, слухов, житейских незамысловатых или крайне закрученных историй; конфликтов за лучшие торговые места, споров о ценах и фантастических рассказов о «поднявшихся»: «Год назад вот на этом месте жвачками торговал!»

Баба Таня, едва не бегом, влетела в торговые ряды, а сердце опережало еще метров на двадцать, притормозила, сделала лицо безразличным и скучающим, и пошла вдоль прилавка, небрежно здороваясь с товарками.

-- Где пропала, подруга? – окликнула Верка-молочница, приподнявшись из-за банок со сметаной и пластиковых бутылок с молоком.

--А чего мне пропадать-то,-- ринулась в наступление баба Таня. – У меня товар из дома забирают: великая радость – туда-сюда таскаться.

-- А я базар люблю,-- встряла Наташка-огородница, крупная сорокалетняя деваха. -- И новости все узнаешь, и людей по...-- привстала и торопливо начала поправлять волосы. -- ...смотришь.

Все повернулись за Наташкиным взглядом, к прилавку шел рослый стройный кавказец. Остановился, взял длинный красный стручок горького перца:

-- Сколка?

Наташка ногами от восторга засеменила на месте:

-- Десять. Го-орький. Берите, не сомневайтесь...

Кавказец небрежно уронил на прилавок десятку, откусил половину стручка, пожевал и вторым укусом доел:

-- Нэ горкый.

-- Как "не горький"? -- подскочила баба Таня, оттолкнув краснеющую Наташку. Схватила стручок, откусила и осталась с открытым ртом, глаза ее смотрели в разные стороны.

Первым засмеялся кавказец, а за ним все остальные. Едва отдышавшись, зашлась смехом баба Таня.

-- У нас весело. У нас не дома, -- подытожила Верка.

-- Одичаешь дома! – сочувственно пробасил цветочник Колюня, горбатенький, низкорослый, но всегда выбритый и наодеколоненный до безобразной невозможности, продавец роз.

Колюня среди базарных сидельцев пользовался снисходительным уважением как холостякующий, малопьющий, полуинтеллигент и единственный отчасти мужчинка на полтора десятка женщин.

Верка потянула бабу Таню за рукав, зашептала в ухо горячо и нетерпеливо последнюю сплетню.

-- Колюня с Ольгой сошлись позавчера. Такая пара.

-- С пирожками которая: "Кто не купил, давайте купим"? По Сеньке шапка, по едреней матери колпак!

-- Вроде не уродина.

-- Ага. Красавица Фаинка -- на ней три волосинки.

Колюня, поняв, что речь о нем, засмущался, закрутил красненьким носиком:

-- Перемены у меня, баб Тань, в личной одинокой жизни.

-- Слышу уже. Добра и радости с соколинкой молодой, -- запела баба Таня сладко громко.--Совет да любовь. Еще и детей нарожаете.

-- С детьми воздержимся пока. Ты свое-то излагай,-- приосанился наивный Колюня.-- Всегда поможем.

Баба Таня пластиковый пакет в руках покомкала, запаха одеколонного Колюниного нюхнула аж до боли в носу, сдалась, всхипнула жалобно:

-- Ой, что делать не знаю. Соседка-змея дорогу на базар загораживает, от людей меня прячет, – и рассказала, излила беду активно принимающим людям.

-- А я скажу: порча, -- вклинилась и погасила начавшееся бурное обсуждение Верка.

-- Иди ты!

-- Не на тебя, а на твою Ольгу Ивановну. – Верка притушила голос до полушепота, заставив всех напрячься и замолчать, и убежденно заговорила. – Есть такой способ человека изводить: делают его для всех препятствием. А когда ему надоест, что все об него спотыкаются, либо сам на себя руки наложит, либо те, кому помешал, кончат.

-- Ужас! – баба Таня пакетом закрылась.— Ты говори, делать что?

-- Бабьи сказки, -- встрял обиженный невниманием Колюня. – Отдавай не все яйца, за три дня на базар накопишь…

-- Молчи, если не понимаешь, -- одернула Верка. – Есть одна, ты ее знаешь…

Домой примчалась, обгоняя ветер. Перед калиткой обернулась на дом Ольги Ивановны жалеющим взглядом:

-- Угораздило тебя, сердешная. А и не жила…

На бегу чаю с блином отхлебнула, велела Петровичу самому обедать:

-- Разогрей, найдешь чего, – накинула платок и пошла через весь поселок решать чужую, но близкую ей проблему.

В течение дня Баба Таня побывала у знахарки, колдуна и девушки-экстрасенса, заплатила ей сто рублей, тем по пятидесяти. Специалисты ауру Ольги Ивановны просветили и рассмотрели с помощью воды, воска, зеркала, трех свечек, качающегося маятника, невидимого экрана и стеклянного шара. Дали в качестве талисманов: иконку, камешек, список молитв, брошюрку – еще двадцать рублей из кармана; индюшачье перо и освященную свечку. Святая вода у бабы Тани была своя: на Крещенье молочный сорокалитровый бидон наполнила.

Выяснилось,-- порча, точно, есть, пришла с севера или северо-запада, наложена женщиной до сорока, не более недели назад.

-- Прочитаешь, окропишь, наговоришь и спрячешь под крыльцо после заката, а через три дня придешь: порчу снимать будем.

-- Под мое крыльцо?

-- Порча у кого?

-- У соседки.

-- Туда. И смотри, чтоб кончик земли не касался. C Запада на Восток.