А. Мурэт - Королева Виктория — охотница на демонов

— Да, сударыня, — ответил Мельбурн, и его ноздри при этом не дрогнули.

— Во-вторых, Мэгги, мне хочется сделать комплимент по поводу того, как вы выглядите — вам идет этот наряд.

— Благодарю, сударыня.

— Хотя вам следовало бы получше спрятать меч.

— Да, сударыня.

— В-третьих, Мэгги, пришла минута осуществить обещания, которые вы мне дали прошедшей ночью. Пожалуйста, будьте так добры, проведите меня к квартирмейстеру.

Они отправились в путь: сначала по парадным галереям дворца, затем более узкими коридорами, где было меньше портретов и не столь щедрое освещение; потом они пробрались в самые недра замка, где уже не было картин, а только серые, шершавые, каменные стены и почти никакого света; наконец они шли уже подземными переходами, освещенные лишь неровным пламенем факелов, возникавших то тут, то там по их маршруту. Впереди шла Мэгги. Не привычная к передвижению в длинных кринолиновых юбках, особенно быстрым шагом, она то и дело оступалась, боясь упасть вперед, пока Виктория тайком не показала ей, как их подобрать.

Пока они шли вниз, все больше углубляясь в недра дворца, Виктория попросила Мельбурна рассказать (и по дороге она не раз останавливала его, чтобы проверить его ноздри) об активности демонов и все, что лорд знал о сэре Джоне Конрое.

Он говорил в своей обычной манере. Напомнил, что уже сообщал ей, как они подозревали Конроя в том, что он не человек; как они думали, что он будет рваться к власти, возможно, путем разжигания революции.

— И вы позволили этому человеку находиться в тесной близости с моей семьей? Жить под моей крышей? — сказала она резко. — Когда вы подозревали его не только в том, что он демон, но и в заговоре по свержению монархии?

— Ваше Величество, есть старая военная поговорка, гласящая, что друзей надо держать близко, а врагов еще ближе.

— Понятно. Вы хотите сказать, что именно благодаря строгому следованию этой поговорке моего мужа сейчас нет со мной?

— Совсем не то, Ваше Величество. Видите ли, сэр Джон был прежде всего советником Вашей матери и ее личным секретарем. Мы мало что могли сделать, чтобы свести его влияние к минимуму.

— А моя мать? Что насчет нее?

— Насколько мы знаем, с ней все в порядке, Ваше Величество. Естественно, она беспокоится о сэре Джоне.

— У которого, насколько мы знаем, находится Альберт?

— Мы предполагаем, что да, сударыня.

— Почему Альберт? — настаивала она. — Какова его роль во всем этом?

— Мы не знаем точно, Ваше Величество, — сказал Мельбурн, — можно лишь допустить, что Ваш муж был энтузиастом в поддержке тех проектов, которые противоречили планам Конроя.

Виктория так резко остановилась и обернулась, что Мельбурн едва не налетел на нее.

— Не был, премьер-министр, — сказала она, поворачиваясь и продолжая двигаться вслед за Мэгги, которая шагала дальше, не обращая на них внимания. — Не был, а есть. Он есть энтузиаст, который стоит за реформу. Вы, конечно, против нее. Возможно, вы чувствуете некоторую радость от того, что похищение связано с его политическими взглядами?

— Сударыня, я Вас умоляю, — запротестовал Мельбурн. — Меня в крайней степени огорчает подобное подозрение.

Она спохватилась.

— В таком случае прошу меня простить, Лорд М, я не смогла совладать со своими эмоциями.

Лорд М склонил голову, показывая этим, что инцидент исчерпан.

Они остановились.

— Мэгги, — сказала королева, — мне кажется, вы завели нас в тупик. — И она показала на каменную кладку перед ними.

Мэгги повела носом в сторону. «Работа квартирмейстера чрезвычайно секретная, сударыня, — сказала она, потянувшись за факелом, горевшим неподалеку, и снимая его со стены, которая при этом начала двигаться, открывая серию ступенек, уводящих куда-то в темноту. — Теперь, если вы не против, следуйте за мной».

Они молча двигались по улицам, все дальше углубляясь в их лабиринт: Квимби, Перкинс, Конрой и уличные мальчишки — они шли в темноте, которая окутывала их плотной завесой. Чем дальше они проходили, тем уже и грязнее становились улицы. С обеих сторон появлялись неопрятного вида дома: лунный свет едва очерчивал их контуры, смазанные густым туманом.

Ночной воздух. После заката вонь от гниющих отбросов усиливается. Конрой, поблескивая глазами, предупредил их об этом, после чего подтянул повыше свой шарф, прикрыв рот, и сказал, что этот ночной воздух отравлял целые семьи — тщетно легкие требовали кислорода взамен всего этого яда, что пробирался в их комнаты. Квимби достал из кармана носовой платок и держал его у рта, пока они двигались по тесным улицам, где черные дома, казалось, надвигаются на них все настойчивее; к их дверям подступала вода, переливавшаяся через край придорожных канав; она заливала и брошенные в них камни, служившие мостками. Все двери и окна были закрыты — ничтожная преграда для смертоносной атмосферы, повисшей над трущобами.

Они шли, и тишину прерывали только возгласы обитателей этих жилищ — из-за дверей слышались ссоры, вопли, крики: эта ночь была такой же, как и все прочие, и дня после нее стоило ждать лишь затем, чтобы дым от топящихся печей хоть немного перебил запах вони. Они прислушивались к шуму, и каждый думал о своем: Квимби думал о своем спасении, Перкинс о еде, Конрой о… впрочем, вряд ли кто-нибудь мог сказать, о чем он думал; а трубочисты, несомненно, мечтали о теплом супе, хлебных крошках и, в свете последних событий, об отрубленных головах. Они шагали стройным отрядом, держась вокруг Конроя, который возвышался над ними в своей шляпе-треуголке, спокойно прокладывая себе путь через валявшийся на улицах мусор, будто чувствуя себя как дома. Как если бы он был владельцем, хозяином всего этого.

— Все эти дети работают на фабриках или трубочистами, полагаю? — спросил Квимби Конроя, пробившись к нему через защитное кольцо.

— Нет, абсолютно нет, — ответил Конрой. Он двигался очень крупными шагами, его трость поднималась и опускалась.

— А-а.

— Нет, некоторые из них собирают кал.

— Пардон, — сказал Квимби, — они собирают что?

— Кал из выгребных ям, милорд. Им приходится ползать на руках и коленках, чтобы выудить куски из нечистот, поднять их на поверхность и потом продать. Человеческие экскременты — замечательное удобрение.

— В самом деле?

— О да.

— А что же дети?

— Многие тонут, естественно; болеют тоже.

— Понятно. — Живот у Квимби давно уже сводило от голода, и сейчас ему невольно подумалось о стейке и пироге с почками, которым Перкинс собирался потчевать его этим вечером.

— Впрочем, не думаю, что это продлится долго, — сказал Конрой.

— Из-за реформы?