Рубин Алекс - Голос крови. Антология

— Что за ночь такая?! Нет никого… — раздраженно шепчет она.

На противоположной стороне появился силуэт, но освещение паршивое, и она не может его толком рассмотреть. Интуиция говорит ей, что это мужчина. Он идет неторопливо, словно прогуливается. Пинает что-то ногой и насвистывает какую-то мелодию. Ольга отчетливо слышит ее в тишине. Что-то знакомое, но она не может уловить, что именно. Свист смолкает, и раздается голос. Мягкий и глубокий, он поет ей. Он поет именно ей…

Голос такой чарующий, что ему просто невозможно сопротивляться… Она цепенеет от этой мысли, вспоминая слова Анны. Ужас ознобом ползет по ее телу, подбираясь к разуму. Ольга закрывает уши руками и пятится, со страхом всматриваясь в плавно движущийся на нее силуэт.

Его руки заложены в карманы, он ступает неспешно. Уверенная походка вразвалочку, высокая стройная фигура, вся укрытая темнотой. И только его голос отчетливо различим в тишине голос, что неторопливо пробирается в ее сознание. Он звучит так, словно мужчина шепчет ей на ухо:

— Изыди, нечистый!

Смех — тихий, задорный.

— Оля, Олюшка… Наивная девочка. Ты же искала меня, зачем же удивляться, что я пришел на твой зов? — сладко тянет он.

— Кто ты?

Опять смех. Мужчина замирает и даже запрокидывает голову, чтобы насладиться своим весельем.

— А кто я, по-твоему?

— Не знаю! — кричит она.

— У тебя ведь есть догадки?

— Ты проколол восемнадцатилетней девочке горло!

— Проколол? Какие глупости! Зачем мне это, не пойму?! Это занятие для глупых детишек или маньяка, который окончательно съехал с катушек. А я знаю цену женской крови. Я не пролью ее ни капли понапрасну, — то ли поет, то ли говорит он.

— Кто ты?

— Это ты мне скажи, кто я? — Теперь его тон серьезен. Он уже не шутит и не смеется.

— Ты зло. Ты нечисть. Ты нежить!

— Фу, как грубо! — отплёвывается он брезгливо. — Нежить. Зло… Зло — это очень глобальный масштаб. Я — скорее мелкий пакостник в масштабах вселенной.

— Вампир.

— Во-о-от! — протягивает он довольно. — Уже ближе.

Истерически вскрикнув, женщина круто разворачивается и со всех ног бросается наутек. Она несется так, что от собственной скорости у нее начинают слезиться глаза. В груди печет невыносимо. Вскоре ломается один, а затем и другой каблук. Но она мчится, и даже мысль о том, чтобы остановиться, приводит ее в невероятный ужас.

Крыльцо. Подъезд. Дом. Дверь, лестница, площадка, лестница, дверь. Наконец-то дома…

— Ай-яй-яй! Кто же от вампиров пешком бегает?

Вскрик. Вспышка яркого света — и темнота перед глазами…

* * *

Собственная голова стала невыносимой тяжестью. Ольга морщится, силясь подняться на слабых руках. Странный дурман владеет ее телом. Глаза не открываются, а в голове навязчиво звучит невыносимо томительная песня. Она успокаивает настолько, что ей снова хочется спать. — Не пой больше, — сипло просит она.

— Как скажешь, моя сладкая.

Резкий толчок от постели, и глаза женщины распахиваются. Картинка перед ними плывет и, наконец, обретает в темноте четкий мужской контур.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Что… ты тут делаешь? — выдыхает она, ужасаясь.

— Чай пью, — невозмутимо отвечает он. — Разве не видно?

Видно очень плохо. Но он и правда сидит в непринужденной позе на стуле возле ее дивана и что-то пьет. Она молит небо о том, чтобы это действительно был чай.

— Я спросила, что ты делаешь в моем доме? Я тебя сюда не приглашала! — строго цедит она сквозь зубы.

— Это только в кино нас нужно приглашать. В жизни мы и без приглашения прекрасно справляемся.

— Включи свет! — хватаясь за горло, требует она.

— Я не пробовал. Про «сладкую», это я так, чисто гипотетически…

Он спокоен, даже слишком расслаблен, весело настроен и расположен к общению.

— Что ты со мной сделал? — требовательно спрашивает она.

— Слегка оглушил. Все пройдет, обещаю.

— Зачем ты сюда пришел?

— Я же не мог тебя бросить одну! — удивляется он.

— А зачем ты меня по голове бил? Зачем шел за мной?

— Я чая хотел, а ты явно не была настроена меня им угощать, — он безмятежно разводит руками.

— А пить тебе хотелось — до смерти!

Ее едкий сарказм и раздражение мало его трогают.

— На твое счастье, нет, — усмехается он, и она даже во тьме видит, как опасно сверкают его зубы.

— Включи свет!

— Хочешь меня увидеть? — понимает он.

— Да.

— Тогда позволь вопрос. Ты предпочитаешь блондинов или брюнетов?

— Без разницы, — сухо отвечает она.

— Значит, на мой вкус? — В его голосе слышится улыбка. — Постарше или помоложе?

Тишина.

— Значит, помоложе.

— Почему «значит»?

— Потому что если постарше, об этом говорят, а если моложе, стесняются признаваться. Женская психология.

Он снова улыбается.

— Свет, — напоминает она.

Он поднимается; и тут же раздается щелчок выключателя. Ольга прикрывает глаза ладонью, но вскоре обретает способность видеть и, отстранив руку от лица, резко отшатывается назад.

— Я хотел, чтобы тебе было удобней меня рассмотреть, — весело сознается он.

— Зачем же под самый мой нос свою рожу пихать? — раздраженно спрашивает она.

— Разве это рожа? — взмахнув у своего лица рукой, не соглашается он. — Или я плохо старался?

Старался он хорошо. Даже слишком. Лицо молодое, но в меру. Лет 25–27. Кожа светлая, гладкая. Черты лица классические — прямой нос, высокий лоб. Дивные золотые кудри и красивые глаза цвета океана. Такие же лазурные. Овальные. Безупречные. И улыбка — сахар в меду или мед в сахаре. Зубы, белые как снег, и тело, как у статуи Микеланджело. Давид чистой воды. Только не каменный и стоит не во Флоренции, а перед ней. И улыбается…

— Я заслужил похвалу?

— С какой стати я должна тебя хвалить? — едко огрызается она.

— Можешь и не хвалить, но это оскорбительно, — обиженно замечает он. — Я сделал все, чтобы тебе было приятно смотреть на своего соседа по жилплощади.

— Кого?

— Давай опустим то место, где ты истерически кричишь и угрожаешь мне ментами, — предупредил он, брезгливо морщась. — Последних я не боюсь, как коллег по роду занятий, а первое я страшно ненавижу. Выбор у тебя невелик: согласиться по доброй воле или… тоже согласиться, но уже по иным, менее приятным причинам.

— Ты собираешься остаться навсегда? — ужасается она.