Саймон Кларк - Царь Кровь

Поднять обрез.

Чуть-чуть.

Надавить на спуск.

Ну, Рик… понемножку…

Черт.

Не выходило.

Я не мог двинуться.

И серый это знал.

Он смотрел на меня, держа голову чуть набок. На его лице не было выражения, но ощущалось любопытство. Он нашел нечто, его интересующее.

Меня.

– Чего ты хочешь?

Я удивился, что могу говорить, хотя выходил всего лишь шепот.

Ноль реакции.

– Зачем ты здесь?

Склоненная набок голова – от любопытства. Глаза – как пустые орбиты, наполненные свежей кровью, алой… мокрой.

Они глядели на меня, и я почти чувствовал, как они читают у меня в голове. Они листают мою память, как папки в ящике, и раскладывают на две кучки: интересное и ненужное.

И Кэролайн Лукас он тоже видит у меня в памяти? И самые сокровенные наши переживания?

Или еще раньше – вечер, когда все началось. Вечеринка у Бена Кавеллеро. Видит он, как я надеваю новую рубашку? Как укололся булавкой, которую забыл вытащить из рукава? Выхожу из дома, иду по Трумен-вей, весело насвистывая мелодию песни, которую тогда писал?

Или еще много раньше – мне четырнадцать, и мы с мамой подъезжаем к окошку “Макдональдса”, а потом сидим на стоянке возле супермаркета “Асда” и едим биг-маки.

Мама спрашивает меня о моих занятиях гитарой, и ей это нравится. А я выбираю ей потенциальных кавалеров, безжалостно дразня, как умеют только хорошие сыновья.

И серый все это видел?

Я думаю, да.

Наверное, я потерял сознание. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на ковре лицом вниз. И рука, прижатая к шее, не дает шевельнуться.

Мне представились эти кровавые глаза, оглядывающие меня сверху донизу, оценивающие расу людей, наши возможности, нашу силу, наши слабости.

Хватка стала крепче.

Я не мог вздохнуть.

И тьма пришла быстро. Абсолютная тьма.

Через десять минут после взлета с острова, где приземлились мы с Кейт меньше месяца тому назад, Лондонское озеро осталось позади. Под нами, ярко освещенная зимним солнцем, снова простиралась суша. Медленно ушел назад дворец Александра-Палас – с сорванной крышей, выжженный изнутри. Говард вышел к железной дороге восточного побережья и повернул на север.

Справа внизу восточные земли лежали все такие же зеленые, только кое-где виднелись черные горячие точки.

Но к западу слева простиралась полностью черная земля. Жар убил все, до последней травинки. Поднимались тысячи серых столбов – дым или пар. Наверное, еще дотлевали кое-где города и леса.

И мне представилось, как этими черными землями овладевают серые: кровавоглазые, загадочные – и холодно-зловещие.

А потом рассчитывают свой следующий ход против человечества.

Я рассказал Кейт о встрече в посольстве с серым монстром, как я очнулся, а его уже не было. Она убеждала меня рассказать об этом Стивену, но я отказывался. Если честно, мне не хотелось поднимать тему серых, пока у меня не будет доказательств (да, черт побери, если на то пошло, то и головы серого на блюде!). Тогда ему придется мне поверить. А до того буду держать язык за зубами.

Сверху нам было видно, что люди внизу все еще кишмя кишат. Они сбивались в построенных из обломков городах – наверняка те, кого катастрофа выгнала с запада страны. Я представил себе эту жизнь, непрестанную войну, битвы стенка на стенку за поле турнепса или ящик консервов.

И я почти не сомневался, что они едят друг друга. В конце концов, если вам придется выбирать между каннибализмом медленной голодной смертью, вы можете за себя ручаться?

От иллюминатора меня отвлек Иисус, слегка похлопав по плечу. Он спросил со своим мягким ливерпульским акцентом:

– Все в порядке, Рик?

– Да, спасибо.

– Шоколадку хочешь?

Он протянул мне плитку с наполовину отогнутой фольгой.

Это трудно было уложить в голове. Я на трехкилометровой высоте, мне предлагают шоколад. Внизу на земле миллионы мрут от голода или забивают друг друга на мясо.

Я мрачно улыбнулся и отломил кусок.

– Извини, Рик, – улыбнулся он той самой благожелательной улыбкой Иисуса, – что там такое вышло с Кейт?

– С Кейт? Ничего. А что такое?

– Почему она полетела другим самолетом?

– А, она сказала, что хочет составить компанию Синди. Я думаю, что у них просто девичий треп.

– А, понимаю. – Он огладил окладистую бороду, улыбнулся. – Я боялся, что влюбленные слегка поссорились… Еще шоколадку?

– Нет, спасибо.

На этот раз меня уже не настолько поразила странность ситуации. Обычный приятельский разговор. Но, я думаю, Иисус уже тогда составлял планы.

Мы с Кейт в это утро точно не ссорились. Мы рано проснулись, Кейт поцеловала меня в губы, потом скользнула головой под простыню. Она целовала меня в грудь, в живот, ее губы охватили мой конец.

И тут в дело вступил язык.

Это было чудесно… непередаваемо чудесно.

Следующее, что я помню – Кейт лежит на спине, я сверху, и вдавливаю себя в нее. Она ахает, чуть впиваясь ногтями мне в спину, и ее руки соскальзывают вниз, к моим ягодицам.

Я в самолете закрыл глаза, вспоминая.

Как пылало ее лицо. Мерная нота двигателей повторяла звук, который должен слышать зародыш в матке: биение сердца матери и ток крови по артериям, через плаценту, в сам эмбрион, свернувшийся во чреве. Гипнотический эффект этой музыки усыплял.

Я увидел глядящую на меня Кейт. Ее зеленые глаза встретились с моими, и вдруг я понял, что она стоит в море крови. Оно пенилось вокруг Кейт, алые волны хлестали ей в спину, заплескивали красными мазками лицо. Я тянулся к ней, она выгнулась ко мне, но не могла достать.

Она звала и звала меня, пытаясь пробиться ближе, но что-то держало ее – не знаю, были то удары этих красных волн или что-то внизу. Кровавое море медленно поднималось: ей стало по грудь, по плечи, по шею, пена ее волос слиплась в крысиные хвосты цвета ржавчины. Я пытался схватить ее за руки.

И не мог.

И тогда понял.

Я ее теряю.

Как потерял Кэролайн.

Кровавое море унесет от меня Кейт.

Когда я открыл глаза, Говард из кабины крикнул:

– Дамы и господа, просим всех стиснуть зубы. Идем на посадку.

Я протер глаза, выглянул в иллюминатор. Внизу была пустошь Фаунтен-Мур. Вот расщелина в холме, вот ряды палаток, жилка ручья, как серебряный след улитки.

Вереск ушел назад, поля среди скальных стен, группы деревьев, замелькала трава…

Бам.

Сели.

Я повернулся к Иисусу.

– Милости просим к нашему шалашу. Только боюсь, обстановка покажется тебе более спартанской, чем ты привык.

– Не беда, Рик, – ответил он. – Через пару дней все будем на корабле.

И улыбнулся фирменной улыбкой Иисуса – лучезарная благожелательность.

Даже странно, как холодно оказалось на севере. Земля смерзлась до твердости бетона, будто в компенсацию подползающих горячих полос.