Шарлин Харрис - Волкогуб и омела

Солдатская привычка заставила его быстро, но тщательно оглядеть помещение. Линнфорд был мертв — причиной смерти явно оказался изуродованный стул. Женщина, предположительно — его жена, тяжело всхлипывала, уткнувшись лицом ему в плечо. Потенциальная угроза. Стелла и Девонт стояли к вампирше недопустимо близко.

Но ее удалось убить.

На миг он ощутил всплеск гордости: у Стеллы нельзя было найти ни грамма слабости. Они с мальчиком сумели воспользоваться отвлечением вампирши раньше, чем это сделал он.

— Никого нет. И Хорхе тоже нет.

В лице Стеллы сквозь заботу о друзьях проглядывало торжество.

Она решила, что с вампиршей покончено, но деревянный кол в сердце не всегда убивает нежить.

— Как ты? — спросила она снова, и когда он посмотрел ей в глаза, добавила: — Папа?

Он сюда пришел разыгрывать героя в надежде починить то, что починить нельзя. Но единственная для него роль была — роль монстра, потому что монстр он и есть.

Он сорвал простыню с кровати, разодрал ее когтями на полосы и бросил в сторону рыдающей жены Линнфорда. Стелла поняла намек и вместе с Девонтом связала женщину этими полосами.

Он тем временем медленно подошел к вампирше. Стелла его сегодня назвала папой, и не один раз. Надо это запомнить, а остальное забыть.

Дэвид зарычал на вампиршу: из-за нее он чуть не потерял дочь второй раз. Потом зубами перекусил ей хребет. Мясо было жестче, чем должно было бы быть — жестче кожаных ремней и невероятно мерзкое на вкус. Челюсть болела из-за удара, но все же он, приложив усилия, отделил голову вампирши от тела.

Когда он закончил, мальчик отдавал в углу остатки последней еды, охватив рукой ребра. Блевать при сломанных ребрах — тяжело, и Дэвид это хорошо знал. Стелла прижимала руку ко рту, будто чтобы не последовать примеру Девонта. Когда она отвела глаза от головы вампира и посмотрела на Дэвида, он увидел ужас.

Он чувствовал, как с челюстей капает кровь, и не мог больше выдержать. Не мог видеть, как этот ужас превращается в страх перед ним. Не в силах ее видеть, он бросился наутек — впервые в жизни.

Когда представилась возможность, он снова превратился в человека — в доме местной стаи. Ему дали принять душ, нашли пару чистых тренировочных — универсальный ответ на обычную проблему, когда снова перекидываешься человеком, а одежды нет.

Дэвид позвонил старшему сыну — проверить, что Стелла его вызвала и он организовал уборку. Она не забыла, и Клайв все сделал со своей обычной тщательностью.

Линнфорда ждала страшная автомобильная катастрофа. Тело вампирши — обе его части — было намечено к немедленному сожжению. Самой большой проблемой была жена Линнфорда. Сейчас она была слишком потрясена, чтобы разговаривать. Может быть, ее навсегда сломала смерть вампирши — или она еще оправится. В любом случае, сейчас ей нужна была помощь, конфиденциальная помощь от людей, которые поймут разницу между жертвой вампира и его миньоном и обойдутся с ней соответственно.

Дэвид сделал несколько телефонных звонков и получил номер очень закрытого санатория, принадлежащего небольшому и строго секретному правительственному ведомству. Цена была не слишком велика — только и надо было спасти одного миссионера, связанного родством с высокопоставленным политиком. Этот идиот умудрился стать жертвой похищения, организованного женой и лоботрясами-сыновьями. Группа Дэвида все еще ожидала платы, и он бы все равно взялся за это задание.

Когда он перезвонил Клайву, сыновья уже отыскали нескольких пропавших было сотрудников больницы и полицейского, который охранял дверь. В голосе Клайва слышалось облегчение: Хорхе не был предателем. Никто из найденных не пострадал, хотя и не мог сообразить, как очутился в цоколе.

Повесив трубку, Дэвид выключил сотовый. Он принял приглашение переночевать от альфы стаи, залез в койку, вытянулся усталым телом и заснул.

Первый день Рождества шел к концу, когда Дэвид приехал на арендованной машине к дому сына — друзья пригнали ему ее из больницы.

Все кусты были украшены красными и зелеными огнями, и перила вокруг крыльца, и все окна. Вдоль дорожки стояли высокие банки леденцов.

У дома стояли машины. Дэвид нахмурился и посмотрел на новые часы. Приехал вовремя. Он ясно дал понять, что не хочет быть навязчивым. Следовало это понимать так, что он не приедет, если в доме может оказаться Стелла.

Он уже был бы на пути домой, если бы знал, как связаться с Девонтом. Он приклеил конверт к ноге и удивлялся, почему выбрал рождественскую открытку вместо того, чтобы просто отдать свою визитку. Под своими координатами он там написал предложение работы, действенное с того момента, как Девонту исполнится восемнадцать. В небольшой группе наемных солдат колдуну всегда найдется применение.

Конечно, посмотрев, как Дэвид рвет на куски тело вампира, Девонт может не заинтересоваться, но тогда тем более важны фамилия и телефон на обороте карточки: они принадлежали колдуну, который готов был взять ученика. О нем сообщил Дэвиду альфа местной стаи.

Клайв обещал передать карточку Девонту.

В гигантской гирлянде на двери звонок нашелся не сразу. Ожидая, Дэвид заметил, что слышит изнутри гул многих голосов и запах, явно от индейки.

Он отступил на шаг, но дверь уже открывалась.

И на пороге стояла Стелла. За ее плечом столпилась вся семья, накрывающая рождественский стол. На диване сидел Девонт и читал вслух двухлетнему младенцу, который, казалось, оказывался одновременно всюду. Стоящий у камина Клайв встретил взгляд Дэвида, поднял бокал и отпил, хитро улыбаясь.

Дэвид шагнул назад, открыл рот извиниться перед Стеллой… и тут ее лицо озарилось улыбкой матери. Она шагнула вперед, обвила Дэвида руками.

— Счастливого Рождества тебе, папа, — сказала она. — Надеюсь, индейка тебе понравится.

Майами-Бич

— Я тебе говорю, — убежденно толковал Паша, — это все объясняет!

— Да ну, брось, — кривился Сергей.

Двое вампиров сидели за любимым столиком в любимом кубинском кафе, и флуоресцентное освещение придавало болезненный иссиня-белый оттенок всем лицам, а не только им. До кафе здесь был гей-бар, а до того — гостиница-бутик, а еще раньше — похоронное бюро, сменившее особняк, выросший на месте кокосовой плантации, разбитой на месте охотничьих угодий крокодилов. А что было до того — этого они не знали: тысяча семисотые годы — это было еще до них. Но из всех обликов этого места им больше всего нравилось кафе. Сюда можно было зайти до ужина и наметить каких-нибудь обжор, столько поглощающих пищи, что после смерти аж тряслись студнем. Паша любил себе представлять, что в их жирной крови еще ощущается жареный привкус гарнира, а Сергей просто радовался, что еда достается легко. Жирный человек — неповоротливый человек.