Стивен Кинг - Крауч-Энд (сборник)

— Исчезло? — воскликнул я. Но Холмс не обратил внимания на это мое восклицание, мысли его все еще были заняты Джори, несчастным уродцем.

— Он действительно очень безобразен? — спросил он у Лейстрейда.

— Ну, красавцем его вряд ли можно назвать, но я видал и похуже, — ответил Лейстрейд. — И лично мне кажется, отец непрерывно унижал его лишь потому…

— Потому что он был в семье единственным, кто не нуждался в отцовских деньгах, чтобы обустроиться в этом мире, — закончил за него Холмс.

Лейстрейд вздрогнул.

— Черт! Как вы догадались?

— Да просто лорду Халлу не к чему было больше придраться, кроме как к физическим недостаткам Джори. Как, должно быть, бесновался этот старый дьявол, видя, что потенциальная цель его издевок так хорошо защищена во всех остальных отношениях! Высмеивать человека за внешность или походку — занятие достойное разве что школяров или каких-нибудь пьяных грубиянов. Но злодея, подобного лорду Халлу, должны были бы привлекать более изощренные издевательства. Осмелюсь даже предположить, что он побаивался своего кривоногого среднего сына. А кстати, что делал Джори наверху, на чердаке?

— Разве я не говорил вам? Он занимается живописью, — ответил Лейстрейд.

— Ага!..

Джори Халл, что позже подтвердили полотна, развешанные внизу, в доме, оказался весьма неплохим художником. Не великим, конечно, этого я не сказал бы. Но он весьма правдиво изобразил на портретах мать и братьев, так что годы спустя, впервые увидев цветные фотографии, я тут же вернулся мыслями в дождливый ноябрь 1899 года. А еще один портрет, отца, был почти на уровне гениальности. Он поражал (почти пугал) злобой и ненавистью, сочившейся с этого полотна, и ты содрогался, точно на тебя потянуло холодком кладбищенского воздуха. Возможно, Джори Халл был действительно похож на Альджерона Суинберна, но его отец — так, как видели его глаза и рука среднего сына — напомнил мне о персонаже Оскара Уайльда, ставшем почти бессмертном, о roue [9] пройдохе (фр). — Примеч. пер. Дориане Грее.

Создание подобных полотен — процесс медленный, долгий. Но он умел также делать быстрые наброски, и по субботам возвращался из Гайд-парка с двадцатью фунтами в кармане, не меньше.

— Готов держать пари, отцу это нравилось, — заметил Холмс. И автоматически потянулся за трубкой, достал ее, потом сунул обратно в карман. — Сын пэра рисует портреты богатых американских туристов и их возлюбленных, словно принадлежит к французской богеме.

Лейстрейд от души расхохотался.

— Можно представить, как он бесновался, видя все это. Но Джори — что делает ему честь! — так и не оставлял своего маленького прилавка в Гайд-парке. По крайней мере до тех пор, пока отец не согласился выдавать ему раз в неделю по тридцать пять фунтов. И знаете, как лорд Халл назвал все это? Низким шантажом!..

— Просто сердце кровью обливается, — сказал я.

— Мое тоже, Ватсон, — подхватил Холмс. — Однако есть еще третий сын. И побыстрее, Лейстрейд. Кажется, мы уже подъезжаем к дому.

Судя по словам Лейстрейда, Стивен Халл, безусловно, имел самую вескую причину ненавидеть отца. По мере того как подагра донимала лорда Халла все сильнее, а в голове наступала все большая путаница, он все чаще обсуждал дела компании со Стивеном, которому ко времени кончины родителя исполнилось двадцать восемь. Наряду с делом, Стивен должен был унаследовать и всю ответственность, и малейшая оплошность повлекла бы за собой нешуточные последствия. Однако в случае удачного решения никакой финансовой выгоды работа ему не приносила. Стивен же продолжал стараться, и дело отца процветало.

Лорд Халл смотрел на Стивена, в целом, благосклонно, поскольку он был единственным из сыновей, проявившим интерес и способности к семейному бизнесу. Стивен был идеальным примером того, что в Библии называют «хорошим сыном». Однако, вместо того чтоб выказывать любовь и благодарность, лорд Халл вознаграждал молодого человека одними лишь упреками, подозрением и ревностью. Не единожды за последние два года старик высказывал мнение, что Стивен «способен украсть монеты, прикрывающие веки покойника».

— Вот сукин сын! — воскликнул я, не в силах сдерживаться долее.

— Забудем на время о новом завещании, — сказал Холмс и снова погладил подбородок. — И вернемся к старому. Даже если бы его доля оказалась более щедрой, Стивен Халл все равно имел все основания быть недовольным. Несмотря на все его усилия, несмотря на то, что он не только сберег, но и приумножил семейное состояние, его вознаграждение было наименьшим. Да, кстати, каким образом собирался распорядиться пароходной компанией мистер Халл, согласно так называемому «Кошачьему завещанию»?

Я окинул Холмса испытующим взглядом, но, как всегда, так и не понял, было ли это маленькой bon mot [10] меткое словцо, шутка (фр.). — Примеч. пер. с его стороны. Даже после долгих лет дружбы и всех испытаний, выпавших на нашу долю, чувство юмора, присущее Шерлоку Холмсу, так и осталось для меня сплошной terra incognita [11] неизведанная территория (лат.). — Примеч. пер. .

— Компанию следовало передать в управление совету директоров, причем никакого специального места в этом совете для Стивена не предусматривалось, — ответил Лейстрейд и выбросил окурок из окошка. А наш наемный экипаж вкатил тем временем через ворота на мощеную дорожку, ведущую к дому, который показался мне в тот момент каким-то особенно безобразным под проливным дождем, среди коричневых размокших лужаек. — Однако после смерти отца и с учетом того факта, что новое завещание так до сих пор и не найдено, Стивен Халл получает то, что американцы называют «рычагами» управления. Его наверняка назначат директором по менеджменту. Думаю, он в любом случае получил бы рано или поздно эту должность, но теперь они будут играть по правилам Стивена Халла.

— Да, — кивнул Холмс. — «Рычаг», надо же. Хорошее слово. — Он высунулся под дождь. — Стойте, остановитесь здесь, любезный! — крикнул он вознице. — Мы еще не закончили разговор.

— Как скажете, хозяин, — буркнул возница. — Но только тут чертовская мокротища.

— Ничего. Получишь достаточно, чтоб промочить нутро, не только шкуру, — бросил ему Холмс. Похоже, это понравилось вознице, и он остановился ярдах в тридцати от парадного входа в огромный дом. Я слушал, как дождь усердно барабанит по крыше кибитки, а Холмс помолчал немного, словно обдумывая что-то, а затем сказал: — Старое завещание… документ, которым он изводил их всех, оно, надеюсь, не пропало?

— Разумеется, нет. Лежало на столе, рядом с его телом.

— Итак, у нас четверо подозреваемых. Все как на подбор, один лучше другого! Слуги не в счет… по всей видимости, у них нет причин быть недовольными. Заканчивайте побыстрее, Лейстрейд! Финальные обстоятельства, запертая комната.