Стивен Кинг - Крауч-Энд (сборник)

Ко времени, когда отец доковылял, наконец, до двери (коридор был длинный и ему, сильно прихрамывающему, понадобилось минуты две, чтоб добраться до кабинета), Стивен очнулся и бросился за ним следом. Он был свидетелем разговора между отцом и его лакеем. Правда, видел он лорда Халла лишь со спины, но безошибочно узнал его голос, а также характерный жест, каким Халл привык потирать затылок.

— А не могли Стивен Халл и этот Стэнли переговорить с глазу на глаз еще до прибытия полиции? — задал я, как мне показалось, коварный вопрос.

— Конечно, могли, — устало ответил Лейстрейд. — Может, и поговорили. Но только сговора между ними не было.

— Вы уверены? — спросил Холмс. Но, как мне показалось, просто ради проформы.

— Да. Стивен Халл вполне может оказаться искусным лжецом, такое уж произвел на меня впечатление. А вот Стэнли, напротив, лгать органически не способен. Хотите — верьте мнению профессионала, хотите — нет. Вам решать, Холмс.

— Верю.

Итак, лорд Халл прошел к себе в кабинет, притворил за собой пресловутую дверь, и все слышали, как щелкнул в замке ключ, когда он запирал ее. От этого входа в sanctum sanctorum [12] святая святых (лат.). — Примеч. пер. в доме был всего лишь один ключ. Затем послышался совсем уже неожиданный звук: задвигаемого изнутри болта.

А потом — тишина.

Все четверо — леди Халл и ее сыновья — аристократы, которым в самом скором времени грозила полная нищета, — молча переглянулись. С кухни снова донеслось жалобное мяуканье кошки, и леди Халл разбитым голосом заметила, что раз экономка, по всей видимости, забыла налить животному молока, она пойдет и сделает это сама. И добавила, что этот звук просто сводит ее с ума и что она не в силах слышать его долее. С этими словами она вышла из гостиной. Секунду спустя все ее три сына, молча и не сговариваясь, поднялись и тоже вышли. Уильям отправился к себе наверх, Стивен прошел в музыкальную комнату, а Джори уселся на маленькую скамеечку под лестницей, где, по его признанию Лейстрейду, привык просиживать часами еще с раннего детства, когда ему бывало грустно. Или когда хотел поразмыслить над чем-то всерьез.

Минут через пять из кабинета послышался страшный крик. Стивен выбежал из музыкальной комнаты, где, тыкая в клавиши пальцем, подбирал какой-то мотив. Джори столкнулся с ним у двери в кабинет. Уильям уже сбегал вниз по лестнице, а Стэнли, лакей, вышел из гардеробной лорда Халла и, наклонившись, глянул через перила второй раз. Стэнли тоже не избежал допроса, во время которого утверждал, что видел, как Стивен Халл, взломав дверь с помощью Джори, ворвался в кабинет. Видел он и как Уильям, сбежав вниз, поскользнулся и едва не упал на мраморный пол, и как леди Халл, выйдя из столовой с кувшином молока в руках, так и застыла в дверях. Через минуту-другую сбежались все слуги.

— Лорд Халл сидел, навалившись грудью на письменный стол, рядом стояли три брата. Глаза покойного были открыты и выражение в них застыло такое… словно он удивлялся чему-то. Так мне, во всяком случае, показалось. Вы, конечно, можете не согласиться с моим мнением, но я повторю: глаза его смотрели удивленно. И еще он сжимал в руках завещание… старое завещание. А нового видно не было. Его так и не нашли. Да, и еще, из спины у него торчала рукоятка кинжала.

Тут Лейстрейд умолк и, тронув возницу за плечо, сделал ему знак ехать дальше.

Мы вошли через парадный подъезд, охраняемый двумя констеблями с каменно-непроницаемыми лицами — точь-в-точь как у стражников Букингемского дворца. От входа начинался просторный и очень длинный холл с полом, выложенным черно-белыми мраморными плитами, от чего он походил на шахматную доску. В конце виднелась распахнутая настежь дверь, ее тоже охраняли два констебля. То был вход в пресловутый кабинет. Слева находилась лестница, справа — еще две двери, в гостиную и музыкальную комнату.

— Семья собралась в гостиной, — сказал Лейстрейд.

— Вот и прекрасно, — весело заметил Холмс. — Но, может, сначала мы с Ватсоном взглянем на место преступления?

— Хотите, чтоб я сопровождал вас?

— Пожалуй, нет, — ответил Холмс. — Тело уже увезли?

— Было там, когда я поехал за вами. Но сейчас, наверное, уже увезли.

— Вот и чудесно.

И Холмс зашагал к двери в кабинет, а я поспешил за ним. Лейстрейд крикнул вдогонку:

— Холмс!

Холмс обернулся, недовольно приподняв брови.

— Никаких потайных ящичков или секретных дверей. Вы уж поверьте мне на слово!..

— Лучше подожду, пока… — тут Холмс осекся и начал ловить ртом воздух. Полез в карман, нашарил там салфетку, по всей видимости, унесенную с какого-то званого ужина по чистой рассеянности, и оглушительно в нее чихнул. Я посмотрел вниз и увидел огромного полосатого кота. Весь ободранный, в шрамах, он выглядел здесь в этом величественном холле не более уместно, чем какие-нибудь два ежа, примостившиеся в гостиной у ног Холмса. Одно ухо бодро и остро торчало у него над исцарапанной мордой. Другое отсутствовало вовсе, очевидно, было потеряно в уличной схватке.

Холмс чихнул еще раз и отодвинул кота ногой. Тот безропотно отошел в сторону, не зашипев, ничем не выразив возмущения, лишь в круглых глазах светился немой упрек. Холмс поднял голову над салфеткой и взглянул на Лейстрейда, тоже с упреком. В глазах его стояли слезы. Лейстрейд, которого было трудно смутить, выдвинул вперед свою обезьянью мордочку и усмехнулся.

— Десять, Холмс, — сказал он. — Ровнехонько десять. В этом доме коты так и кишат. Халл очень любил их, — и с этими словами он удалился.

— И давно вы страдаете этим недомоганием, старина? — спросил я Холмса.

— Всегда страдал, — ответил тот и снова громко чихнул. Слово «аллергия» вряд ли было известно в те годы, но как болезнь ни называй, симптомы одни и те же.

— Может, хотите уйти? — спросил я. Однажды мне довелось стать свидетелем ужасного случая, человек едва не погиб от удушья. Правда, у него была аллергия на овец, но симптомы были те же.

— Ему бы очень хотелось, чтоб мы ушли, — пробормотал Холмс, и мне не пришлось объяснять, кого он имеет в виду. Затем он чихнул снова (на обычно бледном его лбу возникла красная полоска), и оба мы прошли мимо двух констеблей в кабинет. Холмс затворил за собой дверь.

Комната была узкой и длинной. Располагалась она в конце крыла здания. Окна с двух сторон, а потому в кабинете было довольно светло — даже в такой серый и дождливый день. Стены украшали разноцветные морские карты в красивых рамочках тикового дерева, а между ними были развешаны не менее красивые инструменты для определения погоды в ярко начищенных медных футлярах под стеклом. Имелся здесь анемометр, два термометра (один регистрировал температуру воздуха на улице, другой внутри помещения), а также барометр — очень похожий на тот, что не далее, как сегодня утром, обманул Холмса, обещав повышение давления, а следовательно, благоприятную перемену в погоде. Я заметил, как стрелка его медленно ползет вверх, и выглянул на улицу. Дождь лил еще сильнее, ему было плевать на барометр со всеми его стрелками. Мы почему-то верим, что с помощью инструментов знаем об окружающем мире и прочих вещах гораздо больше, чем прежде. Но я достаточно стар, чтоб утверждать, что не знаем мы и половины того, в чем уверены, и достаточно умудрен опытом, чтоб со всей ответственностью утверждать, что никогда так и не узнаем всего до конца.