Стивен Кинг - Крауч-Энд (сборник)

Джордж и Глория Деммик, которые умерли в странной машинке этого человека. Которые умерли у него в голове.

— То есть вы не хотели меня пугать. Дерьмово у вас получилось, скажу я вам, — заметил я.

И тут же подумал: а как такое могло получиться нормально? Как можно вообще подготовить обычного смертного человека к встрече с Господом Богом? Готов спорить, что и Моисей весь вспотел под своим балахоном, увидев огненный куст. А я — всего-навсего частный сыщик, работающий на ставке сорок долларов в час плюс еще кое-что на покрытие расходов.

— «Вполне в духе падшего ангела» — это история Мевис Вельд. Само имя, Мевис Вельд, взято из романа «Сестричка» Реймонда Чандлера. — Он взглянул на меня с видом смущенной растерянности с легким налетом вины. — Это литературная реминисценция.

— Хитро. Кстати, имя этого парня мне ничего не говорит.

— Разумеется. В твоем мире, который даже не мир, а всего лишь моя версия Лос-Анджелеса, Чандлера просто не существовало. Зато в своих книгах я использовал разные имена и названия из его романов. В Фулвайдер-билдинг снимал офис Филип Марлоу, детектив из книг Чандлера. Вернон Клейн… Пеория Смит… и Клайд Амни, конечно. Так звали адвоката в «Разборе полетов».

— И это у вас называется реминисценцией?

— Да.

— Ну, как знаешь. Хотя у нас это все называется плагиат. — Мне вдруг стало смешно, что мое имя придумано человеком, о котором я никогда не слышал, — человеком из мира, о котором я знать не знал и даже не подозревал о его существовании.

Лэндри побагровел, но не отвел глаза.

— Ладно, ладно. Согласен: я кое-что передрал. Например, перенял стиль Чандлера, но так я же не первый. Росс Макдональд проворачивал то же самое в пятидесятых — шестидесятых, а Роберт Паркер — в семидесятых — восьмидесятых. И критики, кстати, всячески их превозносили за это. Кроме того, Чандлер сам много взял от Хэммета и Хемингуэя, не говоря уже о писателях в жанре бульварного чтива типа…

Я поднял руку.

— Давай мы пропустим литературный обзор и перейдем к завершающему этапу. Все это слегка отдает сумасшествием, но… — Я взглянул на портрет Рузвельта, потом на непривычно пустую картонку на крышке стола, потом опять на изможденную физиономию человека по ту сторону стола. — Скажем так, я тебе поверил. Но тогда возникает такой вопрос: что ты здесь делаешь? Зачем ты сюда заявился?

Но я уже знал ответ. Я как-никак профессиональный сыщик. Только на этот раз мне подсказало разгадку сердце, а не голова.

— Я пришел за тобой.

— За мной.

— Прости, Клайд, но именно за тобой. Боюсь, придется тебе поменять представление о собственной жизни. Попробуй взглянуть на нее по-другому… ну, скажем… как на пару ботинок. Ты их снимаешь, я надеваю. Завязываю шнурки и ухожу.

Ну да, разумеется. Именно за этим он и пришел. И я вдруг понял, что мне надо сделать… это был мой единственный выход.

Мне надо избавиться от него.

Я изобразил широкую поощряющую улыбку. Улыбку типа «давай, парень, рассказывай». В то же время я подобрал ноги под кресло, готовясь мгновенно рвануться и наброситься на него. Мне уже было ясно: из этой комнаты выйдет кто-то один. Либо он, либо я. И я сделаю все, чтобы это был я.

— Серьезно? — Я сделал круглые глаза. — Как интересно. А что будет со мной, Сэмми? Что будет с сыщиком, оставшимся без ботинок? Что будет с Клайдом…

Амни. Это слово — моя фамилия — стало бы последним словом, которое этот чужак, этот бесчестный вор услышал бы в своей жизни. Я собирался произнести его за секунду до решающего прыжка. Но похоже, что эта проклятая телепатия работала в обе стороны. Он закрыл глаза, но я успел уловить выражение тревоги в глубине его черных зрачков. Его губы сжались, лицо сделалось напряженным и сосредоточенным. На этот раз он не воспользовался своим агрегатом имени Бака Роджерса; наверное, он понимал, что на это нет времени.

Лэндри заговорил нараспев, словно не складывал фразы, а читал их с листа:

— «Его откровения подействовали на меня как какой-то наркотик. Я вдруг весь обмяк, словно из меня вытянули все силы. Ноги сделались как разваренные спагетти. Я откинулся на спинку кресла и уставился на него — ничего другого мне просто не оставалось».

Я весь обмяк, ноги стали как ватные. В общем, я откинулся на спинку кресла и уставился на Лэндри. Ничего другого мне просто не оставалось.

— Не шедевральный, конечно, абзац. — Он произнес это так, словно передо мной извинялся. — Но я не люблю сочинять на ходу. У меня это плохо выходит.

— Сволочь, урод, сукин сын. — Меня хватало только на шепот.

— Да, — безропотно согласился он. — Наверное, так и есть.

— Зачем тебе это надо? Зачем ты крадешь мою жизнь?

Его глаза засверкали злостью.

— Твою жизнь, говоришь? Ты сам прекрасно все знаешь, Клайд, хотя и боишься себе признаться. Это не твоя жизнь. Я придумал тебя. Как сейчас помню, когда это было. В январе семьдесят седьмого, в один унылый дождливый день. И ты жил в моем воображении и в моих книгах до теперешнего момента. Я дал тебе жизнь, и я вправе ее забрать.

— Как благородно, — усмехнулся я. — Но представь, что сейчас к нам сюда вошел бы Господь Бог и принялся бы распускать твою жизнь на нитки, как старый ненужный шарф… тогда, наверное, тебе было бы проще понять мою точку зрения.

— Не буду спорить. По-своему ты прав. Да и какой смысл спорить с самим собой? Это все равно что в играть в одиночку в шахматы. Если честно играть, так и так будет ничья. Давай скажем просто: я делаю то, что я делаю, потому что могу.

Как ни странно, но я вдруг успокоился. Это мы уже проходили. Когда кто-то вроде бы взял над тобой верх, надо заставить его говорить. Причем говорить без умолку. Это сработало с Мевис Вельд, сработает и теперь. Когда они чувствуют свою силу, они говорят что-то вроде: «Теперь уж чего?! Теперь я тебе расскажу кое-что интересное напоследок…». Или: «Тебе надо знать то-то и то-то? Хорошо, я тебе расскажу, все равно это уже ничего не изменит».

Версия Мевис была малость поэлегантнее: «Я хочу, чтобы ты знал, Амни… ты хотел узнать правду, ну так забирай эту правду с собою в ад. Обсудишь ее на досуге с дьяволом за кофе с пирожными». Не важно, что они говорят. Главное, чтобы они говорили. Пока человек говорит, он не будет стрелять.

Поэтому надо затягивать разговор. Пусть они говорят, а ты слушай их и надейся, что откуда-нибудь да появится дружественная кавалерия, которая все-таки подоспеет тебе на подмогу.

— Но зачем тебе это, я никак не могу понять? Обычно все по-другому бывает. То есть, как правило, вы, писатели, не врываетесь в свои книги, а тихо-мирно получаете гонорары и пишете новые книжки… или я ошибаюсь?

— Тянешь время, Клайд? Хочешь заставить меня говорить?