Стивен Кинг - Крауч-Энд (сборник)

На нем были какие-то непонятные штаны из синей джинсовой ткани, простая белая рубашка без воротника и спортивные тапочки… только опять же какие-то странные. Я таких в жизни не видел. Огромные такие «копыта» на толстенной подошве. Мне они напоминали ботинки Бориса Карлоффа в сцене пробуждения Франкенштейна, и если тот материал, из которого они сделаны, был парусиной, то я готов съесть свою шляпу. Красная надпись с боков звучала как название блюда из дешевой китайской закусочной: РИБОК.

Я взглянул на картонку, покрывавшую стол — которая когда-то была вся исписана телефонными номерами, — и вдруг понял, что не могу вспомнить номер Мевис Вельд, хотя только прошлой зимой звонил ей, наверное, миллион раз. Мне стало страшно. То есть мне и до этого было страшно… но теперь стало еще страшнее.

— Послушайте, мистер, почему бы вам быстренько не изложить свое дело и не убраться отсюда? — сказал я резко. — Хотя по здравому размышлению… может быть, «изложить свое дело» мы с вами пропустим и начнем непосредственно с «поскорее убраться отсюда»?

Он улыбнулся… устало, как мне показалось. И это мне не понравилось тоже. Его лицо было страшно усталым. И страшно печальным. Это было лицо человека, который прошел через такие кошмары, которые мне и не снились. Я даже почувствовал некоторую симпатию к этому загадочному посетителю, но страх был сильнее симпании. Страх и еще — злость. Потому что это было мое лицо, а этот урод поизносил его в хвост и в гриву.

— Прости, Клайд, но так не пойдет.

Лэндри взялся за молнию на своем странном портфеле, и я вдруг понял, что отдал бы полжизни, лишь бы только он никогда ее не открывал. Не зная, как его остановить, я брякнул первое, что пришло в голову:

— Вы всегда посещаете арендаторов одетым как фермер, который выращивает капусту? Вы что, из этих оригиналов-миллионеров?

— Да, я и вправду большой оригинал. И у тебя не получится сделать то, что ты задумал, Клайд.

— Откуда вы знаете, что я заду…

И тогда он сказал то, чего я так боялся:

— Я знаю все твои мысли, Клайд. В конце концов я — это ты.

Последний лучик надежды угас. Я облизал вдруг пересохшие губы и заставил себя говорить. Все что угодно, лишь бы не дать ему открыть эту змейку. Все что угодно. Мой голос звучал хрипло, но все же звучал, что уже радовало.

— Да, я заметил сходство. Хотя я не знаю такого одеколона. Сам-то я пользуюсь «Олд Спайсом».

Его пальцы сомкнулись на замке молнии, но не потянули. Пока.

— Но тебе нравится, правда? — сказал он уверенно. — И ты стал бы им пользоваться, если бы он продавался там на углу, в парфюмерном киоске? Но только вот незадача: ты его не найдешь ни в одном парфюмерном. Одеколон называется «Aramis», и его изобретут только лет через сорок с лишним. — Он глянул на свои уродливые ботинки. — И мои кроссовки тоже.

— Что еще за чертовщина?

— Да, вполне может быть, что без черта тут не обошлось, — сказал Лэндри без тени улыбки.

— Откуда вы?

— Я думал, ты знаешь. — Лэндри расстегнул молнию, и я увидел какое-то прямоугольное устройство из мягкого пластика. Оно было точно такого же цвета, каким еще до заката станет коридор седьмого этажа. Ничего подобного я в жизни не видел. Названия на этой хреновине не было, только что-то вроде серийного номера: Т-1000. Лэндри достал его из чехла, сдвинул защелки по краям и поднял крышку — некое подобие телеэкрана из фильмов про Бака Роджерса. — Я из будущего, — сказал Лэндри. — Как в фантастическом рассказе.

— Скорее уж из психушки, — выдавил я.

— Но не совсем как в рассказе, — продолжал он, пропустив мимо ушей мое оскорбительное замечание. — Да, не совсем. — Он нажал на какую-то кнопку с левого бока пластмассовой коробки. Раздалось тихое жужжание, потом короткий писк. Хреновина у него на коленях была похожа на странную стенографическую машинку… и мне почему-то казалось, что это не так уж и далеко от истины.

Он взглянул на меня и спросил:

— Как звали твоего отца, Клайд?

Я посмотрел на него и мне опять захотелось облизать губы. В комнате по-прежнему было темно, облака, которых не наблюдалось, когда я заходил в здание, затянули солнце. Лицо Лэндри плавало во мраке, как старый сморщенный воздушный шар.

— А как это влияет на цену на огурцы в Монровии? — съязвил я.

— Ты ведь не знаешь, правда?

— Разумеется, знаю.

И я действительно знал. Просто никак не мог вспомнить, вот и все. Имя вертелось у меня на языке, но никак не давалось. Как и телефон Мевис Вельд, кажется БЭйшор чего-то там.

— А мать?

— Вы что, издеваетесь?!

— А, вот еще, полегче… какую школу ты окончил? Каждый нормальный американец помнит свою школу, правильно? Или первую девушку, с которой он стал мужчиной. Или город, в котором он вырос. Вот ты, например, где вырос? В Сан-Луис Обиспо?

Я открыл было рот, но ничего не сказал.

Потому что не знал, что сказать.

— Может быть, в Кармеле?

Это звучало похоже… но нет. Не то.

У меня кружилась голова.

— Или это был город Дыра Заштатная, штат Нью-Мексико?

— Прекрати! — заорал я.

— Так ты знаешь? Или нет?

— Да, знаю! Это был…

Лэндри наклонился над своей странной пишущей машинкой и застучал по клавишам.

— Сан-Диего! Родился и вырос!

Он положил машинку на стол и развернул так, чтобы я смог прочесть слова в окошке над клавиатурой.

Сан-Диего! Родился и вырос!

Мой взгляд упал на надпись, идущую по рамке вокруг экрана.

— Что такое «Тошиба»? — полюбопытствовал я. — Гарнир к китайскому блюду «Рибок»?

— Японская электронная компания.

Я сухо рассмеялся.

— Вы так шутите, мистер? Япошки даже вертушку игрушечную не сделают так, чтобы не перепутать детали.

— Уже нет. Сейчас все по-другому. Кстати, насчет сейчас… Какой сейчас год?

— Тысяча девятьсот тридцать восьмой, — выпалил я, потом поднял затекшую руку к губам. — Нет, тридцать девятый.

— Или, может быть, сороковой, — вставил он.

Я промолчал, но почувствовал, что лицо начинает гореть.

— Не вини себя, Клайд. Ты не знаешь, потому что я сам не знаю. Всегда оставляю этот аспект неопределенным. Я не определяю конкретное время, я пытаюсь создать ощущение времени… скажем, эпоха мелочной торговли. Можно и так назвать, если угодно. Или эпоха гангстеров, веселое время. Большинство моих читателей именно так это и воспринимают. И потом, это удобно для редактирования, чтобы не мучиться и не просчитывать каждый раз, сколько времени прошло между тем или иным событием. Ты не замечал, что ты, когда говоришь о прошлом, чаще всего употребляешь неопределенные фразы: «так давно, что уже и не помню», или «в незапамятные времена», или «дольше, чем мне бы хотелось», или «когда Гектор был еще щенком»?