Стивен Кинг - Крауч-Энд (сборник)

Но было одно небольшое «но»: никаких следов погрома не наблюдалось. Да, лоток для бумаг валялся в мусорной корзине, но это еще не значит, что здесь побывал злоумышленник. На самом деле это больше похоже на…

На столе лежал только один предмет — строго по центру. Белый конверт. Мне стоило только взглянуть на него, как меня охватило дурное предчувствие. Но я все равно подошел — ноги как будто сами пронесли меня через комнату — и взял его со стола. Для меня не явилось сюрпризом, когда я увидел плавные росчерки и завитки почерка Кэнди. Просто еще одна малоприятная составляющая этого долгого малоприятного утра.

Я разорвал конверт, и мне в руки выпал один листок, выдранный из блокнота.

Дорогой Клайд!

Мне надоели твои нелепые детские шуточки и издевательства надо мной, и я устала от твоих идиотских насмешек над моим именем. Жизнь коротка, и жалко тратить ее на разведенного детектива преклонного возраста с вечно нечищенными зубами. У тебя есть свои плюсы, Клайд, но их значительно меньше, чем минусов. И особенно после того, как ты запил горькую.

Сделай себе приятное и повзрослей, наконец.

Всегда твоя,

P.S. Я еду к маме в Айдахо. И не пытайся со мной связаться.

Еще секунду-другую я подержал записку, не веря своим глазам, а потом бросил ее на стол. Пока я смотрел на листок, порхавший в мусорную корзину, у меня в голове крутилась одна фраза: Я устала от твоих идиотских насмешек над моим именем. А разве я знал, что ее звали Арлин, а не Кэнди Кейн? Кейн-Конфетка. Пока записка летела в корзину — а летела она, кажется, бесконечно, — я порылся в памяти и снова сказал себе честно и искренне: Нет. Ее всегда звали Кэнди, и да — я частенько шутил по этому поводу. И если мы после этого малость дурачились в плане легкого безобидного флирта на рабочем месте, ну так и что с того? Ей это нравилось. Мне тоже…

Ей нравилось? Ты уверен? — ехидно ввернул внутренний голос. Ей правда нравилось, или это еще одна сказка из тех, которыми ты себя тешил все эти годы?

Я попытался заткнуть этот голос, и мне удалось — со второй или третьей попытки, — но ему на смену пришел еще менее приятный голос. Дрожащий от злости голос Пеории Смита. И мне больше не нужно изображать бурную радость всякий раз, когда какой-нибудь пижон оставит мне пять центов сверху, вот что сказал этот голос. Вы что, не ловите новость, мистер Амни?

— Заткнись, малыш, — сказал я пустой комнате. — Ты явно не Гэбриел Хиттер. — Я отвернулся от стола Кэнди, и вдруг у меня перед глазами поплыли лица. Они растянулись длинной вереницей, как какой-то безумный оркестр, марширующий прямо из ада: Джордж и Глория Деммики, Пеория Смит, Билл Таггл, Вернон Клейн, шикарная блондинка по имени Арлин Кейн… и даже двое тупиц-маляров.

В общем, путаница еще та.

Понурив голову, я поплелся к себе в кабинет. Плотно закрыл за собой дверь и уселся за стол. Приглушенный уличный шум доносился ко мне из-за закрытых окон. Я подумал, что для любого нормального человека это утро по-прежнему остается прекрасным и идеальным — таким идеальным, что впору метить его знаком качества, — но для меня яркий свет дня померк… и внутри и снаружи. Я вспомнил про выпивку в нижнем ящике, но после всего, что случилось, мне было лень даже нагнуться, чтобы достать бутылку. Даже такая вот малость показалась мне вдруг непосильным трудом. Все равно что карабкаться на Эверест в теннисных туфлях.

Запах свежей краски проник даже в святая святых — то есть ко мне в кабинет, отделенный от коридора просторной приемной. Обычно мне нравился этот запах, но не сейчас. Сейчас это был запах всего, что пошло не так, начиная еще со вчерашнего вечера, когда Деммики не вернулись с ночной гулянки в свой «голливудский бунгало», по обыкновению перебрасываясь идиотскими шуточками, и не врубили на полную громкость музыку, и не ввергли в истерику своего бесноватого пса, который вечно визжал и лаял, когда они затевали свои разборки. Я вдруг осознал — со всей ясностью и отчетливостью, в точности так, как, по моим представлениям, приходят великие истины и откровения к тем немногим счастливцам, к кому они все же приходят, — что если бы врачам удалось вырезать опухоль, убивавшую старого лифтера из Фулвайдер-билдинг, она оказалось бы белой. Устрично- белой. И пахла бы как свежая краска «Датч-Бой».

Эта мысль уморила меня окончательно. Я опустил голову, до боли сжимая виски ладонями, чтобы удержать ее на месте… или чтобы она не взорвалась, испачкав все стены. И когда у меня за спиной тихо открылась дверь и кто-то вошел в кабинет, я даже не обернулся. У меня просто не было сил.

Кроме того, у меня появилось странное ощущение, что я и так знаю, кто это вошел. То есть имени я назвать бы не смог, но шаги этого человека были мне знакомы. Как и запах его одеколона, хотя я не вспомнил бы его название даже под дулом пистолета. И по очень простой причине: я его просто не знал. Такой запах попался мне первый раз в жизни. Но тогда возникает резонный вопрос: как я его узнал, если ни разу не нюхал раньше? На этот вопрос я, наверное, не отвечу. И тем не менее.

Но хуже всего было даже не это. Хуже всего было то, что я перепугался до полусмерти. Я повидал в жизни всякое: и заряженные пистолеты в руках взбешенных мужчин — что было, ясное дело, погано, — и кинжалы в руках разъяренных женщин, что было в тысячу раз хуже; меня привязывали к колесу «паккарда», стоявшего на пути груженого состава; меня даже вышвыривали из окна, с третьего этажа. Жизнь интересная и насыщенная, ничего не скажешь, но никогда прежде я так не боялся — ничто не пугало меня сильнее, чем этот запах одеколона и мягкие шаги.

Впечатление было такое, что голова у меня весит с полтонны, не меньше.

— Клайд.

Я знал этот голос. Никогда в жизни его не слышал и тем не менее знал, как свой собственный. Одно только слово, и вес моей головы подскочил ровно до тонны.

— Убирайся отсюда, кто бы ты ни был, — выдавил я, не поднимая глаз. — Контора закрыта. — И что-то заставило меня добавить: — На ремонт.

— Неудачный день, Клайд?

Мне показалось, или в голосе и вправду было сочувствие? Может, и было, но от этого мне почему-то стало еще хуже. Я не знаю, кто этот урод, но я не нуждаюсь в его сочувствии. Мне что-то подсказывало, что его симпатия гораздо опаснее его ненависти.

— Нормальный день, — процедил я сквозь зубы, поддерживая руками свою больную тяжелую голову и упорно глядя на ватман, покрывавший крышку стола. В ее верхнем левом углу был телефон Мевис Вельд. Я перечитывал номер снова и снова: БЕверли 6—4214. Мне показалось, что это удачная мысль — зацепиться взглядом за ватман. Я не знал, кто этот человек, но одно знал точно: я не хочу его видеть. В этом — если больше ни в чем — я был уверен на сто процентов.