Елена Усачева - Страна восковых фигур

— Иди.

Ступеньки под ногами принца стремительно сложились, и он вместе с Фроловой оказался на площадке перед дверью. Не произнеся больше ни слова, Карл распахнул дверь и чуть не вытолкнул Таньку на улицу.

На остановке ее уже поджидал трамвай.

Предусмотрительная кукла не стала переодеваться контролером — ее место около перегородки кабины водителя было свободно.

Другой песни в репертуаре бегемотика, видимо, не было.

Танька плюхнулась на сиденье, вагон качнуло — машинист резво взял с места в карьер. От очередного толчка Танька чуть не полетела на пол. И только встав на ноги, она заметила свою мучительницу — кукла удобно устроилась на заднем буфере.

Фролова снова подпрыгнула, но теперь уже от негодования. Проникнуть сквозь стекло, чтобы схватить обидчицу и проучить, возможности не было. Поэтому оставалось только мечтать о том, что она сделает с гадкой игрушкой, когда доберется до нее. Но замыслам ее не суждено было осуществиться.

Трамвай услужливо довез ее почти до дома и высадил на остановке. Танька спрыгнула на землю, собираясь догонять тут же юркнувшую в подворотню куклу, как вдруг увидела Макса. Он садился в трамвай.

— Стой! — завопила Танька, забыв и про куклу, и про то, что бежать навстречу трамваю гиблое дело — вагон первым не свернет.

Тихомиров на секунду замер, но увидев, что это всего лишь его сумасшедшая одноклассница, пожал плечами и легко вскочил в салон. Двери захлопнулись, чуть не прищемив тихомировскую куртку.

На месте машиниста появилась довольная зеленая морда, готовая вот-вот разразиться известной песенкой.

Танька заколотила кулаками по разноцветному боку трамвая.

— Открывай! Я с вами! Он без меня не доедет!

Но равнодушная махина дрогнула и покатилась по рельсам. Через секунду вагон исчез. А вместо него приехал обыкновенный, желто-белый, с облупившейся краской. И Танька машинально села в него.

Мысли лихорадочно скакали в ее голове, но ни одной толковой не приходило.

Макс скоро окажется в Музее, а значит, следующий приход Карлуши будет для нее последний. Она может обложиться со всех сторон кошками, улиться водой, порубить на мелкие кусочки огромное количество кукол — ей уже ничего не поможет.

И Таньке стало жалко себя, свою коротенькую бестолковую жизнь. Стало жалко, что она постоянно ругалась с сестрой и обижала маму, что не читала, не училась, а все больше злилась и раздражалась. И имя у нее такое хорошее — Танечка, Танюша, Татьянка. Это вам не Оля, не Лена и не Маша, которых пруд пруди. Даже Карин у них в классе было две. А Таня одна, Фролова.

И неужели ее, такую уникальную, убьют?

Танька опустила лицо в ладони и заплакала. Ей было обидно за себя, за родителей, за глупого Макса, который купился на такую подставу, и за весь мир за компанию, который скоро может лишиться такой классной девчонки, как Танька Фролова.

Танька шмыгнула носом, подняла глаза и крякнула от удивления.

На обочине перед тротуаром стоял разрисованный трамвай. Около его переднего колеса сидел зеленый бегемотик и лениво обмахивался своей фирменной фуражкой, хотя на улице было совсем не жарко, а, наоборот, прохладно, да к тому же все еще моросил противный дождь.

Фролова заметалась по салону. Ей нужно было срочно выйти, но вагон только что отъехал от остановки, и следующая у него была не скоро.

— Подождите!

Разрисованный трамвай медленно проплывал за окном. Танька бросилась к кабине машиниста и, не добежав до нее, увидела красный рычаг стоп-крана. Не раздумывая, она схватилась за него. В голове всплыл старческий голос: «Будешь рвать рычаг», и она потянула стоп-кран на себя.

Кто-то ругался, кто-то кричал, кто-то осуждающе качал головой. Из-за перегородки выглянул недовольный машинист. Но Таньку это все уже не волновало. Она увидела, что открылась единственная створка двери спереди, и ринулась к ней. Она даже не притормозила, когда навстречу ей пошел разъяренный водитель. Он поднял руку. Фролова успела присесть и проскользнуть под рукой. Тяжелая ладонь опустилась ей на голову. Вернее, она должна была опуститься, Танька даже увидела эту ладонь у себя надо лбом. Но машинист, видимо, промахнулся, потому что Фролова ничего не почувствовала и побежала дальше.

Разрисованный трамвай все еще стоял на обочине. Не было бегемотика. Зато его ноги торчали откуда-то с крыши. И оттуда же неслось знакомое: «Может, вы обидели кого-то зря…»

— Вас обидишь, — проворчала Танька, заглядывая в салон через окно.

Макс в гордом одиночестве стоял посредине вагона и с удивлением оглядывался. Его никто и не подумал выпустить. Танька обежала вокруг трамвая и изо всех сил стукнула по двери кулаком. Не ожидавшая такого бесцеремонного с собой обращения дверь распахнулась. Но Тихомиров даже не сдвинулся с места.

— Что у тебя с головой? — ахнул он.

— Неужели она стала квадратной? — ухмыльнулась Фролова. — Давай, выходи отсюда. Некогда мне с тобой объясняться.

— Но ты вся белая… — Макс сделал долгожданный шаг в ее сторону.

— А ты и не подозревал, что я белая и пушистая? — продолжала ёрничать Танька, начиная злиться на Тихомирова, который выбрал неподходящее время для шуток. — Выходи скорее! После поговорим. Этот дурацкий трамвай скоро поедет.

— У тебя парик?

На Танькиной памяти Макс впервые был таким тупым и неповоротливым.

— Нет, это я поседела с горя, что ты куда-то намылился без меня, — в голос заорала она. — Какого лешего ты полез в этот трамвай?

Только после этого крика Тихомиров сдвинулся с места и, продолжая с удивлением рассматривать Танькину голову, по ступенькам спустился на землю.

Они благополучно прошли мимо занятого починкой трамвая бегемотика и побежали в обратную сторону. Макс не выдержал и коснулся Танькиной головы.

— Какие-то они у тебя странные, — пробормотал он, переходя на шаг.

— Что ты ко мне привязался? — разозлилась Фролова. — Шути над кем-нибудь другим. Ну, не причесалась я. Как встала, так и пошла. Вообще не люблю все эти расчески, заколки, резинки, ободки…

Танька тряхнула головой и для верности провела пятерней по волосам, желая показать, что надежней расчески не придумаешь…

Под пальцами хрустнул нейлон.

— Мамочка! — ахнула Фролова. Колени подкосились, и она плюхнулась прямо на дорогу. Глаза у нее оказались как раз напротив зеркальца машины, припаркованной на обочине.

Она отлично помнила, что до недавнего времени волосы у нее были невразумительного темно-русого цвета, росли они как попало, ни в какую прическу не укладывались, предпочитая торчать во все стороны. Сейчас же на голове у нее было нечто пепельно-белое, аккуратно уложенное, с кокетливой челочкой.