Эдуард Катлас - Создатели

Если он поглотит этого заблудшего, то вместе с ним у того останется шанс достичь нирваны. Или, по крайней мере, узнать дорогу. Субаху не был так уж уверен, что все те, кого он победил, попадут в нирвану вместе с ним. Их сила — да, но их души? Это не было так уж однозначно. Иначе зачем стараться? Зачем, как он, становиться самым сильным из всех? Где же тогда справедливость? Наверное, все-таки им еще предстоит переродиться, родиться заново и попробовать снова. Но зато Субаху был уверен, что он им помогает.

Монах теперь видел, из чего состоял мир его жертвы. Унылый мир, надо сказать. Пустынный и неяркий. И теперь он рушился, растворялся, его заполняло сияние, принадлежащее миру с другим хозяином.

Это оказалось неимоверно сложно. Субаху поблагодарил судьбу, что выбрал самого слабого из противников, потому что разрушить чужой мир оказалось так непросто, что он, наверное, не начал бы этот эксперимент, если бы знал, насколько окажется тяжело.

Его разум шатало из стороны в сторону. Периодически Субаху казалось, что он теряет сознание, иногда даже — что умирает. А иногда мерещилось кое-что похуже смерти. Будто он возвращается в свою физическую оболочку, в иссохшее тело в замурованной пещере, где тихо капает вода.

Он даже услышал стук этих капель, медленный, редкий. Этот стук бился в его мозг, словно символ поражения. Поражения, которого Субаху не мог допустить. Не мог, поэтому продолжал давить. Даже понимая, что побеждает, он ужасался тому, насколько сложно эта победа дается.

По серой поверхности мира его врага, напоминающей асфальт, ползли трещины. Свет, сияние ворвались в этот мир с самого его края, не такого уж и далекого от центра. Разломы ширились, и из них вырывалось сияние, съедая все вокруг, и серое низкое свинцовое небо, и странные кубические строения, нагроможденные то тут, то там.

Некоторые из кубов оказывались прямо на пути трещин, тогда им везло, и они падали вниз, в образовавшуюся пропасть. Хоть какое-то разнообразие. Наверное, эти кубы представляли некую систему защиты хозяина от нападений извне. Субаху не знал. Да и не хотел выяснять. Они явно не были рассчитаны на то, что нападать будут не на хозяина мира, а на сам мир.

Трещины ползли со всех сторон горизонта, приближаясь к центру. Собственно, самого горизонта уже не было — все заполонило ослепительно белое сияние, в центре которого оставался лишь небольшой, стремительно уменьшающийся островок, на котором барахтался хозяин, просто не зная, что противопоставить такому нападению.

Он действительно был трусоват, поэтому предпочитал действовать в обороне. Так больше шансов, если знать, на что рассчитывать. Всегда можно подготовиться. Враг всегда слабее на чужой территории. Да и не любил он лишних жертв. Не старался стать самым сильным. Просто выживал.

Идеальная жертва. Та самая антилопа, которая нужна крокодилу, чтобы продолжить существование. Тихая, боязливая и неспособная дать сдачи.

Выжил он здесь только потому, что был неглуп (никакого противоречия с трусоватостью), умел хорошо планировать оборону и всегда, абсолютно всегда был готов к нападению. Даже собственноручно выдуманный арбалет всегда носил с собой.

Он и сейчас держал его в руках — бесполезную деревяшку с бесполезным болтом, готовым выстрелить во врага. Вот только врага не было нигде поблизости. Незадача.

А его мир — пусть и сероватый, но собственный — исчезал, уничтожался, рушился прямо на глазах. И лишь когда не осталось ничего, кроме яркого сияния, чистого и не замутненного ни единым намеком на серость, появился Субаху. Сидя в позе лотоса, он, казалось, парил. Наверное, парил — ведь все было настолько белым вокруг, что становилось непонятно, где находится поверхность. Сидит ли монах на ней, парит ли над ней или ее вообще не существует?

Проигравший поднял арбалет, механически, потому что он так долго ждал хоть какую-то цель, что не мог не попробовать его использовать. Даже понимая, что уничтожение его мира уже почти завершено.

Субаху улыбнулся безмятежной улыбкой, глядя противнику прямо в глаза. Арбалет засиял ярким белым светом, словно вспыхнул, и исчез, растаял, врос в окружающую белизну.

Хозяин уничтоженного мира бессильно опустил руки, лишь гадая, почему он до сих пор не отправился вслед за арбалетом.

Субаху знал почему. Потому что ему было интересно.

— Как ты нашел сюда дорогу? — по-прежнему улыбаясь, спросил он.

Эта улыбка дарила надежду, надежду на спасение, на прощение, на свободу. И эта улыбка была правдива. Субаху действительно нес своему бывшему противнику надежду, и спасение, и свободу, и даже очищение. Возможно только, что они с ним по-разному понимали эти слова.

— Куда «сюда»? Я на тебя не нападал. Ты же сам напал. — Лишь надежда заставила проигравшего говорить. Но он не знал, что отвечать.

— Сюда. На этот путь. Как ты покинул свою физическую оболочку?

— Я не знаю, — пожал плечами допрашиваемый, — похоже, я замерз. Я живу… жил за Полярным кругом. Потерялся, замерз, оказался здесь. Я не помню…

— Ты не мог замерзнуть, — покачал головой Субаху. — Если бы ты умер там, то тебя не было бы здесь.

— Мне уже говорили, — согласился пленный. — Но такая история. Я же не ученый. Может, лежу, замерзший, где-то в вечном снегу и сейчас, и капля жизни теплится в теле, поэтому я могу быть здесь. А может, на самом деле — это рай такой.

— Разве ты не исповедуешь путь Будды? — нахмурился Субаху. — Почему тогда ты оказался рядом со мной?

— Я ничего такого не говорил. Я вообще слабо верил при жизни. Хотя, оказавшись здесь, поверишь во все, что угодно. Просто непохоже это на рай, вот и все. Даже твое сияние. А рядом мы потому, что ты напрасно думаешь, будто знаешь здесь все. Может, у нас были общие предки двадцать поколений назад? Так тоже бывает. Говорят. Теперь ты меня отпустишь?

Субаху улыбнулся. Он узнал многое, и это наверняка поможет ему, прояснит туман на его пути. Но для пути прежде всего важна сила, а не простые знания.

— Конечно, — кивнул монах, пошевелившись впервые за все время их разговора. — Даже лучше. Я возьму тебя с собой.

И мгновением позже в его единственном мире истинного сияния вновь остался только он, потому что собеседника это сияние поглотило, растворило, высосало из него всю ту силу, что он сумел накопить за многие годы.

Субаху расслабил сознание. Нужно чуть-чуть передохнуть, совсем немного передохнуть и адаптироваться к новой полученной силе. После чего выбрать новую жертву. Дорога к нирване нелегка, но, значит, останавливаться тем более опасно.

Роза

Роза летала.

Это было глупо и граничило с непристойностью. То, что можно простить девочке-подростку, никак нельзя допускать, когда тебе вот-вот стукнет сорок.