Альфред Хейдок - Радуга чудес

По поручению редакции я должен был посетить старую одинокую женщину. Раздобыл адрес и пошел. Ее квартира на третьем этаже. Поднимаюсь. На втором этаже вижу: навстречу мне идет дама, вся в черном, лицо под черной вуалеткой. Ну я, конечно, посторонился, пропустил ее и стал было подниматься выше. Но что-то заставило меня тут же обернуться и — дамы нет, исчезла… Сойти вниз она бы еще не успела, даже до первого этажа. Все же я бросился вниз. Нет. И зайти на второй этаж, в какую-либо квартиру она тоже не могла — услышал бы, как открывалась дверь.

Удивился я такому быстрому исчезновению, стал подниматься наверх, стучу в дверь — на каждом этаже только по одной квартире. Спрашиваю нужную мне женщину. А мне отвечают: сегодня умерла! Хозяйке одной из квартир, открывшей мне дверь, я рассказал, что встретил на лестнице какую-то даму и описал ее наряд. Та удивилась: «Покойная, — говорит, — ходила именно в таком костюме». Ушел я в полной растерянности.

Приведенному случаю можно дать довольно простое объяснение: умершая, как подавляющее большинство людей, не была осведомлена (или была недостаточно осведомлена) о жизни человеческой души после смерти в условиях существования в Тонком (астральном) мире. Подобно многим умершим, она сразу после смерти не поняла, что с нею произошло, и по-прежнему считала себя живой в физическом значении этого слова и поэтому продолжала вести себя, как таковая. Она надело свое обычное черное платье, не сознавая, что это не ее прежнее платье, о мыслеобраз, неосознанно ею тут же созданный, ибо в Тонком мире мысли творят реальные для того мира предметы.

Вместо доступной душе возможности переноситься по воздуху в другие сферы она, как обычно, решила выйти и спуститься по лестнице, где и встретилась с рассказчиком. Последний, надо полагать, обладал в небольшой степени ясновидением, чему могли способствовать удачно сложившиеся атмосферные условия, благоприятные для частичной материализации. Во всем этом случае не было ни «предзнаменования», ни особого «явления»; это был только небольшой всплеск волны огромного океана окружающей нас незримой жизни.

«Я гуляла с собаками в лесу, что невдалеке от нашего дома. Было солнечное утро, время — половина десятого. По аллейкам спешили запоздалые студенты, и собаки кувыркались в шуршащих листьях у моих ног. Вдруг я услыхала донесшийся издалека детский крик: «Мама! Мама! Мама!» Кричал ребенок, кричал не «ма-а-а-а-ма» призывно, а так, словно хотел успеть остановить человека перед обрывом или ямой. Отчаяние в голосе и «скорей, скорей» слышалось в этом крике. Я сняла даже платок, чтобы открыть уши и слышать яснее. И голос доносился с той стороны, где я испытала тяжелую минуту недели две тому назад.

Я тогда также гуляла с собаками и со мной был мальчик-сосед, тоже с собакой, — она отбежала от нас и вдруг призывно залаяла. Мои собаки помчались к ней, подошли и мы с мальчиком. Из земли, вернее, из кучи гнилого мяса в земле торчала трубчатая кость, по величине такая же, как человеческая предплечевая. Мальчику сделалось дурно да и мне стало не по себе при виде этой гнили. Но когда мы отошли, мальчик сказал: «Это кость ребенка». Тогда и мне дурно сделалось. Мои собаки обычно хватают всякую падаль, а эту кость не взяли, даже попятились от нее. Я, конечно, позвонила в милицию, так как были слухи, что не так давно пропала одна девочка. Ее так и не нашли.

И вот, когда я услышала призывный детский голос, я, каюсь, не нашла в себе храбрости пойти на голос, да и он уже прекратился. Крик-то мне послышался с той стороны, где мы нашли кость. Но о ней я в то утро и не подумала, только позднее все вспомнила и сопоставила…»

Кто бы что ни делал или ни говорил — все запечатлевается в пространстве, становится достоянием хранилища Беспредельности. Неизгладимы эти письмена; они — единственная беспристрастная история всего сущего. Иногда эту историю называют памятью Логоса. У человека нет своего склада памяти в мозгу, куда могли бы отложиться события его жизни, — память человеческая есть только человеческая способность читать историю своей собственной жизни по ее отпечаткам в пространстве, то есть пользоваться памятью Логоса. Обычный, среднего развития человек может прочитать в этой памяти лишь то, что сам туда сложил: но при значительной, более высокой степени сознания ему становятся доступны и остальные записи, другими словами — ему открывается историческое и доисторическое прошлое; он видит древние походы и битвы, возникновение и падение царств и самого себя в различнейших ролях, какие он играл в великой, продолжающей и ныне развертываться драме ЖИЗНИ.

На этом основана психометрия — способность, например, взяв в руки вещь незнакомого человека (некоторые прикладывают ее ко лбу или к солнечному сплетению), вызвать перед мысленным взором образ ее владельца, описать его наружность, а иногда даже назвать его имя. В моей памяти таким психометром в г. Шанхае был доктор Букбиндер, который иногда выступал с публичными сеансами такого рода. Психометрическая способность не относится к чрезвычайно редко встречающимся. По исследованиям профессора Дрейпера, из каждых четырех человек один, хотя бы в небольшой степени, обладает этой способностью. Сильным психометром была жена профессора Дрейпера, и он часто пользовался ее способностью в своих исторических исследованиях.

Сильные, отпечатавшиеся в пространстве чувства при благоприятных условиях могут иногда проявляться, то есть стать доступными физическому восприятию. Так, например, на давно затихших, травою поросших полях сражений люди иногда слышат конское ржание, стоны и крики сражающихся.

Смертельный испуг девочки, оказавшейся в руках мерзкого двуного человеческого отброса, конечно, со страшной силой запечатлелся в Пространстве и в описанное утро вызвал реакцию чуткого слуха, причем, как это часто бывает, слышавшая могла быть обладательницей небольшой степени яснослышания, которое при удачных космических токах иногда сильно проявляется. Утверждаю это но основании моего персонального опыта.

В одно летнее утро, идя по улице г. Балхаша, я остановил трех подряд повстречавшихся мне женщин, задавая им один и тот же вопрос: не слышат ли они в донный момент колокольного звона?

Все трое ответили отрицательно, несмотря на то, что я слышал его громко и отчетливо.

Его уже нет. Те, кто помнят его, рассказывают, что он иногда давал публичные сеансы. В помещении, назначенном для сеанса, ставили стол, на который желающие посетители могли класть какую угодно им принадлежащую вещь, но при одном непременном условии: это должен быть предмет, более или менее длительное время соприкасавшийся со своим владельцем, скажем, носовой платок, часы, расческа, головной убор и т. п., короче говоря, вещь, в достаточной степени насыщенная магнетизмом своего носителя. Вещи клали в отсутствии доктора. Посетители рассаживались, потом появлялся доктор Букбиндер.