Абрахам Меррит - Лик в бездне (сборник)

– Довольно, Регор, довольно! – голос Хуона звучал угнетенно.

– Не довольно! – бушевал гигант. – Не Темный ли подговорил тебя поступить так? Клянусь Властителем Властителей, Товарищество должно заняться тобой!

– Ты, конечно, прав, Регор. Твое право и обязанность созывать Товарищество, если ты считаешь это нужным. Мне жаль, я стыжусь своего поступка. Когда незнакомец придет в себя от обморока – я уверен, что ничего плохого с ним не случилось, – я извинюсь перед ним. И пусть Товарищество, а не я, решает, как поступить с ним.

– Все это мне вовсе не льстит, – это Дорина; вежливо, слишком вежливо. – Ты намекаешь, Регор, что я орудие Темного, потому что именно я дала импульс гневу Хуона?

– Я ни на что не намекаю… – начал гигант и был прерван Хуоном.

– Дорина, я отвечу на это. И должен тебе заметить, что это сомнение мне знакомо. Постарайся, чтобы сомнение не перешло в уверенность. Ибо тогда я убью тебя, Дорина, и ни в Ю–Атланчи, ни выше, ни ниже ее ничто не спасет тебя.

Сказано спокойно, но с холодной непреклонностью.

– Ты смеешь, Хуон…

Грейдон знал, что уши, которые считаются неслышащими, часто слышат правду. Поэтому он лежал спокойно, слушая и проверяя свое состояние. Ссора между этими тремя ему не поможет. Он застонал, открыл глаза и тем самым заставил женщину замолчать. Она не сказала того, что собиралась сказать. Грейдон взглянул в лицо Хуона, в котором была только забота; посмотрел на Дорину: ее черные глаза сверкали, руки она прижала к груди, пытаясь подавить гнев.

Потом его взгляд упал на алую фигуру за Хуоном и Дориной. Это Кон, человек–паук. Грейдон забыл об опасности, рассматривая его.

Такая фигура могла родиться на полотнах Дюрера, изображающих дьявольский шабаш; она прокралась с картины в реальность, пройдя через алую ванну. Но не было в ней ничего дьявольского, ничего от Черного Зла. Даже заметно было какое–то гротескное очарование, как будто ее создавал мастер, настолько любящий жизнь, что даже создавая чудовище, он не мог забыть об этом.

Голова человека–паука на три фута возвышалась над Грейдоном. Тело круглое, чуть больше, чем у подростка. Четыре стройные, похожие на ходули ноги; от центра тела отходят еще две конечности, они заканчиваются ладонями, на которых пальцы, тонкие, острые, как иглы, в фут длиной.

Шеи нет. Там, где голова соединяется с телом, две маленькие ручки, заканчивающиеся ладонями, как у ребенка. А над этими ручками лицо, без подбородка и ушей, обрамленное спутанными красными локонами. Рот человеческий, нос – тонкий клюв. Кроме лица, ладоней и ступней, синевато–серых, все остальное тело покрыто ярко–алой шерстью.

Но глаза, огромные, без век и ресниц, блестящие золотые глаза, абсолютно человеческие по выражению, печальные, удивленные, извиняющиеся, – как будто в них отражалось теперешнее настроение Хуона. Таков Кон, верховный представитель своего племени в Ю–Атланчи, которого Грейдону предстояло так хорошо узнать.

Грейдон с трудом встал, Регор его поддержал. Грейдон взглянул на женщину.

Я подумал… – прошептал он, – я подумал… что ты… Суарра.

Гнев оставил Дорину; на лице ее появилось выражение, похожее на страх; Регор издал резкий звук.

– Суарра, – выдохнула женщина и разжала стиснутые руки.

Если имя Суарры вызвало у женщины страх – и Грейдон мимолетно этому удивился, – то на Регора оно не произвело такого действия.

– Я тебе говорил, Хуон, что это не обычное дело, – торжествующе воскликнул он, – и вот еще одно доказательство. Мать любит Суарру, а он друг Суарры! Да, в этом есть какая–то цель, перед нами открываются возможности…

– Ты слишком торопишься, – быстро, но со сдержанным возбуждением прервал Хуон. Он обратился к Грейдону:

– Мне жаль, что так получилось. Даже если ты враг, все равно жаль. Мы никогда не относимся к незнакомцам слишком сердечно, но этого не должно было случиться. Больше мне нечего сказать.

– И не нужно, – мрачновато ответил Грейдон. – Если и не сердечный, то достаточно теплый прием. Забудем.

– Хорошо! – В глазах Хуона мелькнуло одобрение.

– Кто бы ни был ты, – продолжал он, – мы преследуемые люди. Те, кто хотел бы уничтожить нас, сильны и коварны, и нам всегда приходится опасаться их ловушек. Если ты пришел от них, сказать тебе об этом не опасно: ты и так это знаешь. Но если ты ищешь Мать–Змею и… Суарру и встретился с нами случайно, тебе следует знать, что хоть мы и отверженные Ю–Атланчи, мы не враги тех двух. Докажи свою честность и уйдешь от нас без вреда, куда захочешь; если же просишь нашей помощи, помни, что мы отверженные; мы поможем тебе, насколько это в наших силах. Но если не докажешь, умрешь, как умирали все посланные как приманка для ловушки. И смерть твоя будет не приятной; мы не наслаждаемся страданием, но мудрость требует, чтобы другие поняли, что не следует идти за тобой.

– Справедливо, – сказал Грейдон.

– Ты не нашей расы, – продолжал Хуон. – Возможно, ты пленник, посланный, чтобы предать нас; в награду тебе обещали жизнь и свободу. Браслет, который ты носишь, мог быть дан тебе, чтобы ввести нас в заблуждение. Мы не знаем, миновал ли ты на самом деле вестников. Тебя могли провести через логова урдов и вывести туда, где ты встретился с нашими людьми. То, что ты убил нескольких урдов, ничего не доказывает. Их много, и жизни их ничего не значат для Лантлу и Темного, чьими рабами они являются. Говорю тебе все это, – добавил он извиняющимся тоном, – чтобы ты знал, какие сомнения ты должен развеять, чтобы остаться жить.

– И это справедливо, – снова сказал Грейдон. Хуон обернулся к женщине, которая напряженно смотрела на Грейдона с того момента, как он назвал Суарру.

– Ты останешься с нами и поможешь принять решение? – спросил он.

– Как будто у меня, Хуон, есть хоть малейшее стремление поступить иначе, – сказала Дорина, вытягиваясь на диване.

Хуон заговорил с человеком–пауком; красная рука вытянулась и поставила рядом с Грейдоном стул. Регор опустил свое громоздкое тело на другой; Хуон сел в свое кресло. Под взглядами этого странного квартета Грейдон начал свой рассказ.

О мире, из которого он пришел, и о своем месте в нем он сказал совсем немного; как можно короче о своем путешествии до Запретной земли вместе с тремя авантюристами; о своей встрече с Суаррой. Он увидел одобрение в глазах Регора, когда рассказывал о своей схватке со Старретом, увидел, как смягчились глаза Хуона. Он рассказал о возвращении Суарры на следующее утро. Рассказывая о Властителе Глупости, он почувствовал, что ему верят; это чувство усилилось, когда он рассказывал о Лантлу с его охотящейся сворой. Но он удивился ужасу, появившемуся на их лицах, когда он дошел до пещеры с большими каменным Ликом.